Как выйти из террора? Термидор и революция - [2]
На протяжении всего времени, пока эта аналогия находилась на службе революционных замыслов, отсылки к Термидору скорее оставались маргинальными: аналогия с Французской революцией преимущественно служила для прояснения механизмов начала революционного движения и прихода к власти, а не для предотвращения более поздних и отдаленных опасностей и рисков. Ситуация коренным образом изменилась после Октябрьской революции и прихода к власти большевиков: аналогия с Термидором перемещается с периферии в центр постреволюционной системы образов и идеологических дебатов. Аналогия с Термидором или, скорее, даже призрак Термидора неотступно преследуют умы. И в самом деле, в соответствии с постъякобинской и марксистской традициями Термидор рассматривался как полный опасностей переломный момент, время, когда революция резко меняет направление и ее движение прерывается, как период буржуазной и даже контрреволюционной реакции. Короче говоря, Термидор — это символ движения революции вспять, можно даже сказать — ее упадка и вырождения; кроме того, это и предвестье 18 брюмера, диктатуры, при которой революция гибнет, — еще один тревожащий умы призрак. С приходом к власти большевиков не начинает ли история повторяться и не превращается ли, если перефразировать Гегеля и Маркса, в трагический фарс?
В марте 1918 года, через шесть месяцев после Октября и накануне Брест-Литовского мира, Мартов, лидер и теоретик меньшевиков, предрекал неизбежную гибель «коммунистической диктатуры большевиков». По его словам, Россия находилась накануне своего собственного Термидора. Однако, подчеркивал он, необходимо различать два значения этого термина или, если угодно, две фазы Термидора: события собственно 9 термидора, свержение Робеспьера и его единомышленников, и последовавшую за этим контрреволюционную реакцию. Свержение Ленина и окружающей его группы фанатиков и авантюристов неминуемо и даже вот-вот произойдет. Тем не менее воспроизводство французской парадигмы отнюдь не неизбежно. Можно сделать так, чтобы свержение диктатора имело иные последствия, и избежать второй фазы: «истинные революционеры», в частности меньшевики, должны приложить все усилия, чтобы изменить ход событий и спасти демократию вкупе с завоеваниями революции. В случае их неудачи история повторится, и Россия рухнет в контрреволюционную пропасть — еще более беспощадную, чем это было во Франции.
Как известно, ни один из этих сценариев не воплотился в жизнь, однако аналогии с Термидором и дебаты о «русском Термидоре» только начинались. Они были особенно бурными в новом политическом контексте, в эмиграции, после имевших сильный резонанс статей Николая Устрялова. Бывший руководитель партии кадетов, Устрялов после поражения Колчака укрылся в Харбине, где стал выступать в качестве идеолога «сменовеховцев». В серии статей, опубликованных в 1922-1923 годах, Устрялов предлагает смою собственную интерпретацию французского Термидора и соответственно свою концепцию Термидора русского. Он подчеркивает, что Термидор отнюдь не сводится к падению Робеспьера, оно было лишь его эпизодом, своего рода дворцовым переворотом. Термидор — это и не реакция, и не контрреволюциями часть революции, необходимый этап революционного процесса. Дойдя до этого этапа, революция все меняет, оставаясь при этом самой собой. Она оставляет позади чрезмерные надежды и жестокие бесчинства, довольствуясь настоящим и своими завоеваниями. Достигнув пика, революционная волна неизбежно должна пойти на спад: таким образом, Термидор представляет собой переломный момент в революции, навязанный ее деятелям историей. Во Франции Робеспьер и его сторонники не осознали данного изменения, вследствие чего оно произошло за их счет. Напротив, в России Ленин смог извлечь уроки из прошлого, и теперь путем провозглашения НЭПа он пытается пожертвовать коммунизмом, чтобы спасти власть Советов и своей партии. Тем самым он приспособился к термидорианской динамике и с успехом приступил к «замедлению революции» («спуску на тормозах»), своего рода автотермидору. Соответственно путь Термидора будет долог и пройдет под знаком советской власти, однако в конечном счете приведет к ее санации, перестройке Русского государства, полному отказу от военного коммунизма, и даже вообще от коммунизма.
Для Устрялова НЭП — не просто политическая тактика, а выражение мощнейшей тенденции, экономической и социальной эволюции. Путь, который предстоит пройти, нов, и окончательные экономические и институциональные формы, в которые выльется эта революция, неизвестны, однако волей-неволей они будут представлять собой компромисс между советской властью и восстановлением частной собственности, правового государства и демократических институтов. Таким образом, следует помочь советской власти эволюционировать в этом направлении, а не сражаться с ней, тем самым замедляя, а то и приостанавливая этот процесс. Тезисы Устрялова вызвали всеобщее возмущение как в эмиграции, где начали бушевать споры о «русском Термидоре», так и у большевиков. Сам же Ленин, выступая против Устрялова и других «сменовеховцев» как против контрреволюционеров и классовых врагов, признавал, что Устрялов выразил «классовый взгляд» на НЭП и его цели. Ленин не практиковал систематическое обращение к аналогии между НЭПом и Термидором, но тем не менее ему также случалось высказывать идею о том, что большевики были достаточно мудры и храбры, чтобы самим совершить свой собственный Термидор. Тем не менее он подчеркивал, что они совершили его своим способом для того, чтобы реализовать свои собственные цели. То, что «классовые враги» принимают за неизбежную

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Чудесные исцеления и пророчества, видения во сне и наяву, музыкальный восторг и вдохновение, безумие и жестокость – как запечатлелись в русской культуре XIX и XX веков феномены, которые принято относить к сфере иррационального? Как их воспринимали богословы, врачи, социологи, поэты, композиторы, критики, чиновники и психиатры? Стремясь ответить на эти вопросы, авторы сборника соотносят взгляды «изнутри», то есть голоса тех, кто переживал необычные состояния, со взглядами «извне» – реакциями церковных, государственных и научных авторитетов, полагавших необходимым если не регулировать, то хотя бы объяснять подобные явления.

Новая искренность стала глобальным культурным феноменом вскоре после краха коммунистической системы. Ее влияние ощущается в литературе и журналистике, искусстве и дизайне, моде и кино, рекламе и архитектуре. В своей книге историк культуры Эллен Руттен прослеживает, как зарождается и проникает в общественную жизнь новая риторика прямого социального высказывания с характерным для нее сложным сочетанием предельной честности и иронической словесной игры. Анализируя этот мощный тренд, берущий истоки в позднесоветской России, автор поднимает важную тему трансформации идентичности в посткоммунистическом, постмодернистском и постдигитальном мире.

В книге рассматривается столетний период сибирской истории (1580–1680-е годы), когда хан Кучум, а затем его дети и внуки вели борьбу за возвращение власти над Сибирским ханством. Впервые подробно исследуются условия жизни хана и царевичей в степном изгнании, их коалиции с соседними правителями, прежде всего калмыцкими. Большое внимание уделено отношениям Кучума и Кучумовичей с их бывшими подданными — сибирскими татарами и башкирами. Описываются многолетние усилия московской дипломатии по переманиванию сибирских династов под власть русского «белого царя».

Предлагаемая читателю книга посвящена истории взаимоотношений Православной Церкви Чешских земель и Словакии с Русской Православной Церковью. При этом главное внимание уделено сложному и во многом ключевому периоду — первой половине XX века, который характеризуется двумя Мировыми войнами и установлением социалистического режима в Чехословакии. Именно в этот период зарождавшаяся Чехословацкая Православная Церковь имела наиболее тесные связи с Русским Православием, сначала с Российской Церковью, затем с русской церковной эмиграцией, и далее с Московским Патриархатом.

Н.Ф. Дубровин – историк, академик, генерал. Он занимает особое место среди военных историков второй половины XIX века. По существу, он не примкнул ни к одному из течений, определившихся в военно-исторической науке того времени. Круг интересов ученого был весьма обширен. Данный исторический труд автора рассказывает о событиях, произошедших в России в 1773–1774 годах и известных нам под названием «Пугачевщина». Дубровин изучил колоссальное количество материалов, хранящихся в архивах Петербурга и Москвы и документы из частных архивов.

В монографии рассматриваются произведения французских хронистов XIV в., в творчестве которых отразились взгляды различных социальных группировок. Автор исследует три основных направления во французской историографии XIV в., определяемых интересами дворянства, городского патрициата и крестьянско-плебейских масс. Исследование основано на хрониках, а также на обширном документальном материале, произведениях поэзии и т. д. В книгу включены многочисленные отрывки из наиболее крупных французских хроник.