К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [92]
В свете нашего разбора можно сказать, что парадокс «Стихов о неизвестном солдате» в том, что это не только стихи о мировой войне и трагической судьбе человека, но и стихи о языке, о его смысловых возможностях.
9. «ПАРОХОДИК С ПЕТУХАМИ….» (1937)
Если предыдущие стихотворения, как мы старались показать, органично трансформируют фразеологический план русского языка, то есть создают на его основе уникальные, очень сложные и одновременно интуитивно понятные поэтические высказывания, то заключительный пример в этом разделе работы призван продемонстрировать сбой этого механизма.
3 июля 1937 года Мандельштам написал одно из последних известных нам стихотворений:
Интерпретация этого стихотворения, как правило, базируется на биографических сведениях (так, высказывалось странное предположение, что оно обращено к Е. Е. Поповой [Ежова 1998: 44–45]) или на попытке объяснить его, опираясь на советский контекст и реалии того времени, в том числе и газетные [Лекманов 2013: 242–246]. С нашей точки зрения, толкование «Пароходика…» должно прежде всего отталкиваться от языка, а контексты имеет смысл привлекать лишь по необходимости.
Уже первые строки дают возможность двойного прочтения. Фразеологизм с петухами допустимо понимать как в идиоматическом (‘рано утром’), так и в прямом значении. Буквальное прочтение поддерживается второй строкой: «По небу плывет». Наделенная фольклорными коннотациями конструкция с фиксированным ударением пó небу ассоциируется со сказочным началом (ср.: «Туча по небу идет, / Бочка по морю плывет» (Пушкин, «Сказка о царе Салтане»); месяц по небу плывет и т. п.).
Первые две строки, таким образом, могут восприниматься как сказочная картинка, в которой пароходик с (пассажирами-)петухами плывет по небу. Если же считать, что небо в данном случае метафорически заменяет водное пространство (то есть море; ср.: по морю; «Бочка по морю плывет»), то ситуация кажется реалистичной: ранним утром пароходик плывет по воде (при этом фольклорные ассоциации все равно остаются). По-видимому, благодаря последующим строкам читательское сознание настраивается на «реалистический» модус, однако отвергнутое прочтение далее будет конфликтовать с реальным планом (см. ниже о 3‐й строфе).
Подвода с битюгами, которая никуда нейдет, семантически контрастирует с 1‐й – 2‐й строками и задает тему неподвижности и тяжести (слабоидиоматическое словосочетание никуда нейдет подчеркивает, что подвода стоит на месте). Битюги, употребленные здесь не в идиоматическом смысле[98], вновь подталкивают читателя интерпретировать оборот с петухами как буквальный. Обратим также внимание на то, что вытесненная в первых двух строках семантика ‘воды’ фонетически проявляется в слове подвода.
Если первая строфа строится на контрастном описании окружающего мира, то вторая и третья строфы сосредотачиваются на аудиальном аспекте перцепции и на внутреннем пространстве дома (скорее всего, деревенского, см. далее детали, актуализирующие представления о деревенском локусе, – на крапивах пыльных, гусь). По всей вероятности, уже во второй строфе звон будильника превращается в звуки радио (если изначально речь не идет о радио как о будильнике). Характеристика будильника – сонный – оказывается распространенным для поэтического языка приемом переноса свойств человека на свойства окружающего мира. Интересно, однако, что прилагательное сонный контрастно подчеркивает внутреннюю форму слова будильник (предмет, который будит от сна).
Несколько загадочными являются полторы воздушных тонны во второй строфе. Высказывалось предположение, что здесь имеются в виду осадки, но оно не кажется нам удачным, поскольку осадки измеряются в миллиметрах. Догадка о том, что полторы воздушных тонны – это «максимальная взлетная масса истребителя И-4», а все стихотворение каким-то образом связано с военным парадом, в котором участвуют самолеты [Мандельштам 2017: 488–489], неубедительна.
Думается, что полторы воздушных тонны сформировались вследствие контаминации нескольких конструкций. Так, полторы … тонны можно воспринимать как фрагмент выступления диктора по радио, сообщающего о неких производственных или аграрных достижениях, и тогда словосочетание полторы тонны – один из официальных штампов. Слово воздушный, однако, используется как слово, привнесенное просыпающимся субъектом в это клишированное радиовысказывание.
Нам можно возразить, что строки 3–4 второй строфы даны в кавычках и являются, таким образом, прямой речью (видимо, доносящейся из радио). Однако 2-я строка той же строфы задает другой контекст: хочешь, повтори активизирует идею повторения услышанных слов в сознании (сонного) человека. Это воспроизведение буквально звучит в последней строке строфы: «Тонны полторы». Очевидно, что за счет инверсии здесь возникает модальность предположительности («тонны полторы» – ‘примерно полторы тонны’), которая невозможна в радиопрограмме и контрастирует с точными цифрами предыдущей строки: «
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.