К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [92]
В свете нашего разбора можно сказать, что парадокс «Стихов о неизвестном солдате» в том, что это не только стихи о мировой войне и трагической судьбе человека, но и стихи о языке, о его смысловых возможностях.
9. «ПАРОХОДИК С ПЕТУХАМИ….» (1937)
Если предыдущие стихотворения, как мы старались показать, органично трансформируют фразеологический план русского языка, то есть создают на его основе уникальные, очень сложные и одновременно интуитивно понятные поэтические высказывания, то заключительный пример в этом разделе работы призван продемонстрировать сбой этого механизма.
3 июля 1937 года Мандельштам написал одно из последних известных нам стихотворений:
Интерпретация этого стихотворения, как правило, базируется на биографических сведениях (так, высказывалось странное предположение, что оно обращено к Е. Е. Поповой [Ежова 1998: 44–45]) или на попытке объяснить его, опираясь на советский контекст и реалии того времени, в том числе и газетные [Лекманов 2013: 242–246]. С нашей точки зрения, толкование «Пароходика…» должно прежде всего отталкиваться от языка, а контексты имеет смысл привлекать лишь по необходимости.
Уже первые строки дают возможность двойного прочтения. Фразеологизм с петухами допустимо понимать как в идиоматическом (‘рано утром’), так и в прямом значении. Буквальное прочтение поддерживается второй строкой: «По небу плывет». Наделенная фольклорными коннотациями конструкция с фиксированным ударением пó небу ассоциируется со сказочным началом (ср.: «Туча по небу идет, / Бочка по морю плывет» (Пушкин, «Сказка о царе Салтане»); месяц по небу плывет и т. п.).
Первые две строки, таким образом, могут восприниматься как сказочная картинка, в которой пароходик с (пассажирами-)петухами плывет по небу. Если же считать, что небо в данном случае метафорически заменяет водное пространство (то есть море; ср.: по морю; «Бочка по морю плывет»), то ситуация кажется реалистичной: ранним утром пароходик плывет по воде (при этом фольклорные ассоциации все равно остаются). По-видимому, благодаря последующим строкам читательское сознание настраивается на «реалистический» модус, однако отвергнутое прочтение далее будет конфликтовать с реальным планом (см. ниже о 3‐й строфе).
Подвода с битюгами, которая никуда нейдет, семантически контрастирует с 1‐й – 2‐й строками и задает тему неподвижности и тяжести (слабоидиоматическое словосочетание никуда нейдет подчеркивает, что подвода стоит на месте). Битюги, употребленные здесь не в идиоматическом смысле[98], вновь подталкивают читателя интерпретировать оборот с петухами как буквальный. Обратим также внимание на то, что вытесненная в первых двух строках семантика ‘воды’ фонетически проявляется в слове подвода.
Если первая строфа строится на контрастном описании окружающего мира, то вторая и третья строфы сосредотачиваются на аудиальном аспекте перцепции и на внутреннем пространстве дома (скорее всего, деревенского, см. далее детали, актуализирующие представления о деревенском локусе, – на крапивах пыльных, гусь). По всей вероятности, уже во второй строфе звон будильника превращается в звуки радио (если изначально речь не идет о радио как о будильнике). Характеристика будильника – сонный – оказывается распространенным для поэтического языка приемом переноса свойств человека на свойства окружающего мира. Интересно, однако, что прилагательное сонный контрастно подчеркивает внутреннюю форму слова будильник (предмет, который будит от сна).
Несколько загадочными являются полторы воздушных тонны во второй строфе. Высказывалось предположение, что здесь имеются в виду осадки, но оно не кажется нам удачным, поскольку осадки измеряются в миллиметрах. Догадка о том, что полторы воздушных тонны – это «максимальная взлетная масса истребителя И-4», а все стихотворение каким-то образом связано с военным парадом, в котором участвуют самолеты [Мандельштам 2017: 488–489], неубедительна.
Думается, что полторы воздушных тонны сформировались вследствие контаминации нескольких конструкций. Так, полторы … тонны можно воспринимать как фрагмент выступления диктора по радио, сообщающего о неких производственных или аграрных достижениях, и тогда словосочетание полторы тонны – один из официальных штампов. Слово воздушный, однако, используется как слово, привнесенное просыпающимся субъектом в это клишированное радиовысказывание.
Нам можно возразить, что строки 3–4 второй строфы даны в кавычках и являются, таким образом, прямой речью (видимо, доносящейся из радио). Однако 2-я строка той же строфы задает другой контекст: хочешь, повтори активизирует идею повторения услышанных слов в сознании (сонного) человека. Это воспроизведение буквально звучит в последней строке строфы: «Тонны полторы». Очевидно, что за счет инверсии здесь возникает модальность предположительности («тонны полторы» – ‘примерно полторы тонны’), которая невозможна в радиопрограмме и контрастирует с точными цифрами предыдущей строки: «
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.