К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [89]
Хотя словом зоркость описывается сам источник света («Ясность ясеневая, зоркость яворовая / Чуть-чуть красная мчится в свой дом»), в этих строках, возможно, речь идет о том, что свет звезд отражается в глазах смотрящего (ср.: «Луч стоит на сетчатке моей»). Образ затоваривания, то есть наполнения, в таком случае связывается со способностью субъекта воспринимать видимое, ср.: вливающиеся в глазницы войска. Такая интерпретация объясняет удвоение неба: оба неба – это оба глаза, в которых отражается видимый свет. При этом словосочетание тусклый огонь может быть понято как присущий самим глазам свет, ср. коллокации тусклый взгляд, огонь глаз / в глазах. Если так, то слово обмороки логично соотносится с человеческой природой и сообщает о его реакции на видимое.
Кроме того, на эти соображения может накладываться и другое прочтение, также поддерживающее семантическое поле перцепции: оба неба, по догадке С. Г. Шиндина, восходят к термину полушария мозга [Шиндин 1991: 96]. Гипотеза исследователя опирается на апологию черепа в предшествующих строках. Добавим, что такое понимание поддерживается языковой игрой: оба неба предстают синонимом двух небесных полушарий, которые, в свою очередь, могут ассоциироваться с полушариями головного мозга (сама лексема полушария характерным образом в тексте не встречается).
Слово союзный со значением ‘совместный’, ‘дружественный’ (союзное решение, союзная нам Франция) употреблено здесь в несвойственной ему безличной конструкции. Вследствие этого грамматического сдвига и неизбежного наложения новой семантики (союзный – относящийся к Советскому Союзу) это слово читается как советизм с семантикой «постановления»: ‘нам (всему народу) дружественно только избыточное’. По всей видимости, под избыточным подразумевается война в сопоставлении с не осознаваемым в качестве ценности прожиточным минимумом – воздухом.
Прожиточный воздух – прожиточный минимум (ср. товарно-денежную тему всего стихотворения).
Инверсированное выражение не в пример другим.
По замечанию О. Ронена, здесь обыгрывается марксистская аксиома бытие определяет сознание [Ронен 2002: 116].
В этой строке проявляется слабоидиоматическое словосочетание без выбора, которое в специальных комментариях не нуждается. При этом ситуация выбора (точнее – отсутствия выбора) и глагол пить актуализируют не конкретный, а обобщенный бытийственный смысл происходящего. Он соотносится с идиомой пить / испить горькую чашу чего-либо (страданий, горя, мучений). Пью это варево предстает синонимическим развитием этого выражения, причем занятно, что «вытесненная» из строки чаша уже возникала в тексте стихотворения (см.: «Чаша чаш…»). Отметим также, что варево перекликается с месивом и крошевом в самом начале фрагмента № 3. Там эти слова использовались в переносном значении (‘смешение чего-либо в одну массу’), но, возможно, их вытесненный буквальный смысл (обозначение пищи) обусловил появление варева в обсуждаемой строке.
Уже отмечалось, что в строке использована идиома под огнем [Левин 1979: 202]. Сам же образ трактовался как самоубийство разума [Гаспаров М. 1996: 41], предлагались также другие неубедительные интерпретации этого образа. В силу своей экспрессии он требует визуализации, однако он рекурсивный и представить его зрительно чрезвычайно трудно. Думается, что и экспрессия, и интуитивная понятность строки достигаются за счет идиоматики. На уже выделенную идиому под огнем накладываются такие идиомы, как грызть себя, есть себя (поедом), а также, вероятно, коллокация голова горит. Указанные фразы в строке буквализуются, но их метафорический смысл помогает читателю легко воспринимать этот парадоксальный образ.
О. Ронен обратил внимание на то, что слово тара может заменять слово чары, причем слово чары семантически отыгрывается в слове обаянье [Ронен 2002: 117]. Добавим, что эта замена, по-видимому, возможна благодаря разговорному выражению чары обаяния[96]. Примечательно, что прилагательное пустой дополнительно семантически связывает строки: оно входит в коллокацию пустое пространство, но также соотносится с тарой (см. коллокацию пустая тара).
См. выше комментарий к строкам «Ясность ясеневая, зоркость яворовая / Чуть-чуть красная мчится в свой дом» (стоит оговорить, что здесь повторенная и слегка измененная строка, в отличие от ее варианта в начале фрагмента, скорее всего, актуализирует термин красное смещение звезд).
Загадочный образ мачехи звездного табора проясняется при сопоставлении со строками «И висят городами украденными / <…> Растяжимых созвездий шатры». Созвездия сравниваются с шатрами и табором, акцентируя тему цыган и связанных с ними культурных ассоциаций: цыгане – это народ, который кочует и ворует. Их передвижные «города» называются
В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.
Ясно, ярко, внятно, рельефно, классично и парадоксально, жестко и поэтично.Так художник пишет о художнике. Так художник становится критиком.Книга критических статей и интервью писателя Ирины Горюновой — попытка сделать слепок с времени, с крупных творческих личностей внутри него, с картины современного литературного мира, представленного наиболее значимыми именами.Дина Рубина и Евгений Евтушенко, Евгений Степанов и Роман Виктюк, Иосиф Райхельгауз и Захар Прилепин — герои книги, и это, понятно, невыдуманные герои.
Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
Настоящее издание продолжает публикацию избранных работ А. В. Михайлова, начатую издательством «Языки русской культуры» в 1997 году. Первая книга была составлена из работ, опубликованных при жизни автора; тексты прижизненных публикаций перепечатаны в ней без учета и даже без упоминания других источников.Настоящее издание отражает дальнейшее освоение наследия А. В. Михайлова, в том числе неопубликованной его части, которое стало возможным только при заинтересованном участии вдовы ученого Н. А. Михайловой. Более трети текстов публикуется впервые.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.