К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [77]
Первая строка третьей строфы при этом содержит слабые несвободные словосочетания. Так, выражение стоять у изголовья может восприниматься как частотная коллокация (см., например: врач стоял у изголовья, родные собрались у изголовья кровати умирающего) и таким образом задавать семантику болезни или умирания[83]. Употребление во второй строке фразеологизма всю жизнь в нормативном значении обобщает ситуацию, завершая темпоральную тему стихотворения, введенную в первой строфе переосмыслением идиомы.
Последние две строки закольцовывают текст, возвращаясь к слову томный через выражение томись тоской, обладающее уже другой, более горестной семантикой. Впрочем, однозначность тоски нарушается из‐за неожиданного сравнения с небылицей, возможно отменяющей правдивость и серьезность высказывания (то есть тоска предстает надуманной и несуществующей). В последней строке используется слабое несвободное словосочетание быть ласковым с кем-либо (‘быть приветливым, обходительным’). В целом же финал третьей строфы подчеркивает противоречивость лирического «я» лексическими средствами.
Таким образом, семантический сюжет стихотворения основывается на переосмыслении идиом, характеризующих эмоциональное состояние человека. У фразеологического плана текста есть несколько уровней: во-первых, идиоматика проявляется непосредственно, во-вторых, она сложным образом обыгрывается, индуцируя смысловое развитие текста, наконец, некоторые лексемы стихотворения дают возможность ассоциативной актуализации идиоматики в сознании читателя.
2. «С РОЗОВОЙ ПЕНОЙ УСТАЛОСТИ У МЯГКИХ ГУБ…» (1922)
В этом стихотворении обыгрывается достаточно много фразеологии, хотя она практически не затрагивает сюжетного развития и глубинного смыслового уровня.
Лексический ряд первой строки модифицирует идиому с пеной у рта (с синонимической заменой рот – губы), притом что пена возникает и под влиянием разбитой коллокации морская пена / пена моря (см. лексему море в третьей строфе). Идиоматический смысл выражения с пеной у рта сразу не проявляется, но переосмысляется в следующей строке: «Яростно волны зеленые роет бык». Здесь же обращает на себя внимание метафорическая замена моря на сушу: бык роет волны по аналогии с выражением рыть землю (ср.: конь роет землю копытом)[84]. Сам бык далее будет в восприятии Европы описываться как горный ландшафт («И соскользнуть бы хотелось с шершавых круч»).
Эта постоянная игра с меной свойств воплощается и в частотном для поэзии Мандельштама приеме переноса эпитета: прилагательное тучный появляется в ряду языковых ассоциаций со словом бык, но перемещается к слову море для создания нового, сложного образа со своим отдельным смыслом. Возможно, и прилагательное могучий в сочетании могучий плеск тоже изначально связано с образом быка. Нечто подобное происходит и в словосочетании лоном широкая палуба – слово лоно вместе с эпитетом широкий могло прийти из устойчивого лексического окружения моря (ср. широкое лоно моря у Жуковского, Майкова).
Строка «Где ты для выи желанней ярмо найдешь?» обыгрывает идиоматическое выражение вешать себе ярмо (хомут) на шею, которое поэтически модифицируется (шея → выя) и встраивается в контекст буквально: бык везет на своей шее Европу. Учитывая мифологический сюжет стихотворения, интересно отметить, что часто это выражение употребляется в отношении брака.
В остальных случаях такого глубокого, семантического взаимодействия с устойчивыми выражениями не происходит. Однако в основе многих сочетаний, несомненно, лежат «готовые» связанные элементы. Так, гурт овец возникает как контаминация выражений гурт быков и отара овец; фраза море закипает в ключ отталкивается от выражения бить / кипеть ключом; устойчивыми представляются коллокации широкая палуба, скрип уключин, маслянистый блеск. Отметим и употребление разговорного модального выражения видно («Видно, страшит ее вод маслянистый блеск…»), а также конструкции X-у милее что-либо, включенной в текст с нарушением литературной нормы: «О, сколько раз ей милее уключин скрип» (грамматическая фразема сколько раз здесь, по всей видимости, заменяет насколько или во сколько раз).
Заметим, что в отличие от стихотворения «В огромном омуте…», в этом тексте обыгрывание идиоматики скорее поверхностное. Оно обеспечивает повышенную семантическую связность текста (поскольку все слова из устойчивых выражений намеренно перепутаны), но практически не затрагивает глубинного смыслового плана. В данном случае реализованные через идиоматику языковые сдвиги позволяют обновить хорошо известный читателю и заданный в самом начале текста мифологический сюжет.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.
Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.