К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [78]

3. «ДОВОЛЬНО КУКСИТЬСЯ. БУМАГИ В СТОЛ ЗАСУНЕМ…» (1931)

Довольно кукситься. Бумаги в стол засунем,

Я нынче славным бесом обуян,

Как будто в корень голову шампунем

Мне вымыл парикмахер Франсуа.

Держу пари, что я еще не умер,

И, как жокей, ручаюсь головой,

Что я еще могу набедокурить

На рысистой дорожке беговой.

Держу в уме, что нынче тридцать первый

Прекрасный год в черемухах цветет,

Что возмужали дождевые черви

И вся Москва на яликах плывет.

Не волноваться! Нетерпенье – роскошь.

Я постепенно скорость разовью,

Холодным шагом выйдем на дорожку,

Я сохранил дистанцию мою.

В этом крайне экспрессивном стихотворении на разных уровнях проявляется много идиоматики. На поверхностном уровне можно заметить разговорные диалогические выражения держу пари, ручаюсь головой, а также устойчивое держу в уме и развить скорость. Интересно, однако, что часть идиоматики в этом стихотворении спрятана: фразеологизмы так глубоко интегрированы в текст, что практически не считываются как «готовые» формулы или их значение сдвигается, а то и вовсе не учитывается.

Так, в строке «Я нынче славным бесом обуян» контаминируются выражения быть одержимым бесом и быть обуянным каким-либо чувством. Объединение фразем видно и в строке «Прекрасный год в черемухах цветет», где коллокация цветет черемуха из самостоятельного выражения становится характеристикой года, тем самым актуализируя конструкцию кто-либо цветет (о человеке, который выглядит красивым и счастливым). Год, таким образом, ассоциируется с цветущим человеком.

В строках «Как будто в корень голову шампунем / Мне вымыл парикмахер Франсуа» к семантике идиомы в корень (‘совсем, основательно’) благодаря контексту добавляется буквальное значение – ‘корни волос’.

В конце стихотворения еще одно идиоматическое сочетание выражается только одним своим элементом, но контекст поддерживает и актуализирует его значение: «Холодным шагом выйдем на дорожку». Словосочетание холодный шаг, по-видимому, составлено по аналогии с такими выражениями, как холодная голова, холодный рассудок, где слово холодный выражает семантику спокойствия. Тема спокойствия проявляется в первой строке этой строфы: «Не волноваться! Нетерпенье – роскошь».

Еще более сложным способом преобразована идиома в финальной строке «Я сохранил дистанцию мою». Здесь, очевидно, обыгрывается выражение сохранять (держать) дистанцию, имеющее свое собственное значение – ‘физически или психологически держаться на расстоянии от кого-либо’. Однако это значение в текст не проникает: дистанция в строке предстает расстоянием (возможно, между стартом и финишем) на беговой дорожке. Через спортивную метафорику транслируется и онтологический смысл: это своего рода жизненная дистанция, путь, по которому продолжает перемещаться субъект стихотворения («Держу пари, что я еще не умер, <…> Что я еще могу набедокурить / На рысистой дорожке беговой»; ср. также: [Видгоф 2015: 146]).

В этом стихотворении, таким образом, идиоматика появляется с самых первых строк и в своем нормативном, и в переосмысленном виде. Ее функция в обоих аспектах – создание эмоционально заряженного текста: нормативное употребление выражает экспрессию напрямую, а переосмысленные фразеологизмы, актуализуясь в сознании читателя ассоциативно, обновляют лексический ряд текста и не позволяют ему свестись к нормативному языковому выражению эмоций. Как и в предыдущем случае, идиоматический план здесь проще, чем в стихотворении «В огромном омуте…», – он практически не затрагивает глубинного смыслового уровня текста и чрезвычайно легко опознается, несмотря на характерные сдвиги. Вместе с тем, в отличие от стихотворения «С розовой пеной усталости у мягких губ…», в этих стихах обыгрывание идиоматики устроено сложнее – вместо переноса эпитетов как основного конструктивного принципа реализуется более многоаспектная и менее заметная семантическая трансформация фразеологии.

4. «МАСТЕРИЦА ВИНОВАТЫХ ВЗОРОВ…» (1934)

Мастерица виноватых взоров,

Маленьких держательница плеч,

Усмирен мужской опасный норов,

Не звучит утопленница-речь.

Ходят рыбы, рдея плавниками,

Раздувая жабры: на, возьми!

Их, бесшумно окающих ртами,

Полухлебом плоти накорми.

Мы не рыбы красно-золотые,

Наш обычай сестринский таков:

В теплом теле ребрышки худые

И напрасный влажный блеск зрачков.

Маком бровки мечен путь опасный.

Что же мне, как янычару, люб

Этот крошечный, летуче-красный,

Этот жалкий полумесяц губ?

Не серчай, турчанка дорогая:

Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,

Твои речи темные глотая,

За тебя кривой воды напьюсь.

Ты, Мария – гибнущим подмога.

Надо смерть предупредить – уснуть.

Я стою у твердого порога.

Уходи, уйди, еще побудь.

Как нам представляется, различные идиомы и коллокации в этих стихах не просто обыгрываются (как в последних двух примерах) – идиоматика организует смысловое развитие текста. Иными словами, язык в целом и его фразеологический план в частности позволяют формализовать семантику «Мастерицы…». Хотя анализ глубинного смыслового плана стихов уже предпринимался [Золян, Лотман 2012: 129–141; Успенский Б. 2018б], с нашей точки зрения, стоит сделать более сильный акцент именно на идиоматике, поэтому ниже мы предложим свой вариант разбора этого хрестоматийного текста.