К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [76]

Шрифт
Интервал

С притворной нежностью у изголовья стой
И сам себя всю жизнь баюкай,
Как небылицею, своей томись тоской
И ласков будь с надменной скукой.

Стихотворение, сосредоточенное на анализе текучего психологического состояния, естественно сочетает в себе легкие языковые смещения и переосмысление фразеологии (ее появление вполне предсказуемо, поскольку значительное количество идиом и фразеологизмов очерчивают психологические и эмоциональные проявления человека).

Интроспективный характер стихотворения заметен уже в первых строках. Воссоздаваемый в тексте мир – это метафорическое толкование внутреннего «я» лирического героя, пространства его души. Оно предстает омутом, который в фразеологическом фонде языка связан со свойствами человека (в тихом омуте черти водятся) и субъективной оценкой обстоятельств, в которых он оказывается (см. выражения хоть в омут, окунуться / погрузиться в омут, броситься в омут с головой, а также душевная муть / муть на душе – в последнем случае муть в переносном смысле аттестована отрицательно и в этом аспекте может перекликаться с метафорическим смыслом омута в конструкции омут чего-либо).

Мандельштам аккумулирует эти фразеологические оттенки слова омут (что и позволяет думать, что в стихотворении описывается душа лирического героя), но осложняет эту семантику, соединяя ее с реальным планом во второй строке: «И томное окно белеет». В ней слово окно, вероятно, употреблено в значении ‘остаток водоема, открытая полынья в трясине’. Обращение к такому значению слова окно поддерживает целостность текста, что, однако, не отменяет актуализации и другого, переносного значения слова окно – ‘просвет, отверстие в чем-либо’. Это значение, по-видимому, ассоциативно также подкрепляется фразеологическим планом, см. переносное значение слова просвет – ‘улучшение, облегчение’ (без просвета, наступил просвет)[82], а также выражение светло на душе.

В экспозиции текста при этом происходит смешение визуальных впечатлений. Во второй строке выделяется предикат белеет, который требует контрастного цветового обрамления. Таким фоном служат слова прозрачно и темно, семантика которых, однако, дизъюнктивна (в силу того, что ‘прозрачность’ связана с обилием света). Поскольку объединение ‘темноты’ и ‘прозрачности’ тяготеет к смысловому противоречию, сема ‘темноты’ в восприятии читателя оттягивается ко второй строке – к слову окно. При этом окно уже снабжено характеристикой – томное, и это слово выпадает из ряда визуальных впечатлений. Поэтому благодаря семе ‘темноты’ (слово темно) и коллокации темное окно возникает предположение о замене темное томное. Общая для омута и окна сема ‘темноты’ совмещает семантику первых двух строк. Одновременно прилагательное томный вводит тему психологического переживания.

Описание внутреннего состояния разворачивается во второй части первой строфы, которая целиком базируется на идиоме тяжело на сердце. Строки «А сердце, отчего так медленно оно / И так упорно тяжелеет» разрушают устойчивую форму идиомы – лексический ряд модифицируется (тяжело  тяжесть), причем семы ‘сердце’ и ‘тяжесть’ разнесены по разным частям высказывания. Самое существенное изменение заключается в том, что идиома, которая обычно констатирует уже свершившийся факт, здесь переведена в темпоральный план, и строки пытаются – как бы в замедленной съемке – зафиксировать длящийся временной промежуток, когда появляется тяжесть на сердце.

Во второй строфе возникшая на основе идиомы метафора развивается. В строке «То всею тяжестью оно идет ко дну» то, что происходит с сердцем, обозначается с помощью полностью проявленной идиомы идти ко дну (строка еще раз напоминает о фразеологическом плане первой строфы словом тяжесть). При этом идиоматический смысл в строфе обыгрывается. Сердце физически становится тяжелым и способным утонуть от своего веса. Дно же оказывается и буквальным илистым дном омута из первой строки, и ассоциативно соотносится (благодаря главной теме стихотворения) с фразеологическим дном души (см.: на дне души, со дна души и т. п.).

Во второй части второй строфы неназванная главная тема стихотворения – душа – ассоциативно связывает ряд лексем с фразеологическим планом. Так, слово глубина сопоставляется с глубиной души (см.: в глубине души), а соломинка через сему ‘легкость’ и через описание ее действий (легкое, без усилий, перемещение) позволяет вспомнить выражение легко на душе.

Отметим также ненормативное употребление глагола миновать в сочетании с глубиной. Этот глагол используется по отношению к горизонтально развертывающемуся пространству, в котором можно пройти мимо чего-либо или оставить что-либо в стороне. Здесь же имеется в виду, что соломинка выныривает на поверхность (наверх всплывает), то есть, передвигаясь снизу вверх, минует глубину так, как избегают опасности (ср. коллокацию опасность миновала, где глагол миновать имеет другое, хотя и близкое значение – ‘пройти, окончиться’). Легкость этого перемещения сердца подчеркнута включением фразеологизма без усилий.

В третьей строфе подводится итог эмоциональным перепадам субъекта, описанным через передвижение сердца в водном пространстве. Обращенные к самому себе советы в первых двух строках интересным образом намекают на расщепление человека: «стоять у [своего] изголовья» и «баюкать» себя должен сам субъект (ср. аналогичный пример: «Я и садовник, я же и цветок» – «Дано мне тело…», 1909). Эта отрефлексированная и названная противоречивость соответствует зафиксированной в первых двух строках противоречивости психологического состояния «я».


Рекомендуем почитать
Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Тамга на сердце

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.