К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [75]

Шрифт
Интервал

Идиоматика в стихах Мандельштама: анализ текстов

Во многих стихах Мандельштама переосмысление фразеологии не только составляет неотъемлемый план смыслового развития текста, но и поясняет наиболее загадочные, «темные» и при этом часто самые эффектные фрагменты. Конечно, в идеальных условиях необходимо было бы почти каждое стихотворение поэта снабдить комментарием его фразеологического состава – тогда станет видно, как один и тот же текст может одновременно аккумулировать разные типы работы с идиоматикой (из классов 1–6), а логика классификации трансформируется в список случаев обыгрывания языкового плана в хронологически расположенных текстах. Однако такой подход предполагал бы дублирование всех примеров нашей классификации. Поэтому мы сочли возможным на примере нескольких стихотворений продемонстрировать, каким образом идиоматический план модифицируется в рамках отдельно взятого текста.

Мы хотели показать, что фразеологический уровень важен уже для раннего Мандельштама, поэтому список разборов открывает стихотворение 1910 года «В огромном омуте прозрачно и темно…» – текст, устроенный в отношении фразеологии неожиданно сложно. Далее мы обратились к одному стихотворению начала 1920‐х – «С розовой пеной усталости у мягких губ…» и одному тексту начала 1930‐х годов – «Довольно кукситься. Бумаги в стол засунем…». В них фразеологический план хотя и структурирует поэтическое высказывание, но скорее лежит на поверхности (что не отменяет занятных языковых особенностей и семантических сдвигов).

Затем мы переходим к «Мастерице виноватых взоров…» (1934) и воронежским стихам: «Мир должно в черном теле брать…» (1935), «Римских ночей полновесные слитки…» (1935), «Вооруженный зреньем узких ос…» (1937). Во всех этих текстах, с нашей точки зрения, отталкивание от идиоматического плана, его обыгрывание является глубинным смыслообразующим фактором. Наиболее ярко, быть может, работа Мандельштама с языком предстает в «Стихах о неизвестном солдате» (1937) – произведении неоднократно интерпретировавшемся. В конце мы разбираем «Пароходик с петухами…» (1937) – одно из самых последних сочинений Мандельштама, написанное уже после Воронежа.

Этот список, разумеется, не замкнутый: нельзя сказать, что только в указанных выше стихотворениях идиоматический план играет ключевую роль, а во всех остальных стихах – вспомогательную (выбор текстов во многом диктовался читательским стремлением разобраться именно с этими стихами). Конечно, количество текстов, строящихся на фразеологическом плане, может быть увеличено – от раннего (1912) стихотворения «Образ твой, мучительный и зыбкий…» – через «Век», «Грифельную оду» и «1 января 1924», важнейший языковой комментарий к которым был написан О. Роненом (его достоинства несколько теряются в соседстве с интертекстуальными построениями), – к поздним стихам («Ламарк», «К немецкой речи», «Чернозем», «Заблудился я в небе – что делать?» и многим другим).

В анализе текстов мы использовали фрагменты из нашей классификации (но и добавили ряд новых наблюдений). Надеемся, что эти повторы не будут восприняты как излишние, поскольку в контексте разговора о структуре и семантике целого текста примеры, интерпретирующие отдельные высказывания, предстают в новом свете.

Здесь нужно сделать принципиальную оговорку.

Разборы, представленные ниже, не претендуют на полноту описания выбранных текстов. Характерные черты поэзии Мандельштама сложнее и многообразнее и не исчерпываются обсуждаемым в книге приемом переосмысления идиоматики. Смысл стихов поэта возникает благодаря комплементарному действию самых разных принципов работы с языком и литературной традицией, тогда как переосмысление идиоматики, как правило, значимо на микроуровне – в рамках одной-двух строк (иногда строфы).

Однако поскольку работа с фразеологией, с нашей точки зрения, играет главную роль в смыслопорождении в стихах Мандельштама, многие тексты поддаются прочтению только в рамках фразеологического подхода. Некоторые стихотворения как будто состоят из череды перетекающих друг в друга модифицированных идиом и коллокаций, а связки между ними аранжированы другими языковыми принципами.

В центре внимания предложенных разборов – работа поэта с идиоматикой. В некоторых случаях, однако, мы сочли возможным обращаться и к другим языковым особенностям текстов – это позволяет лучше понять, как фразеология вплетена в язык поэта. Несколько выделяется анализ фразеологического плана «Стихов о неизвестном солдате». Поскольку у нас не было задачи дать новую интерпретацию текста и, с другой стороны, мы хотели подчеркнуть ключевую роль языка в создании его смыслов, раздел, посвященный стихотворению, представлен в виде построчного комментария к тексту.

Все анализируемые стихи приводятся по изданию [Мандельштам 2001].

1. «В ОГРОМНОМ ОМУТЕ ПРОЗРАЧНО И ТЕМНО…» (1910)

* * *
В огромном омуте прозрачно и темно,
И томное окно белеет;
А сердце, отчего так медленно оно
И так упорно тяжелеет?
То всею тяжестью оно идет ко дну,
Соскучившись по милом иле,
То, как соломинка, минуя глубину,
Наверх всплывает, без усилий…

Рекомендуем почитать
Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Тамга на сердце

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.