К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [79]
Стихотворение разворачивается на пересечении нескольких семантических полей – ‘любовь’, ‘речь’, ‘вода’, ‘темнота’, ‘восток’, ‘смерть’.
В начале любовная тема соединяется с темой речи / немоты. Характеристика героини в первых строках дается в неожиданном языковом плане. Валентность слова мастерица заполняется не глаголом, как того требует узус, а конструкцией прилаг. + сущ. (то есть взоры становятся семантической заменой глагола со значением ‘смотреть’). При этом словосочетание виноватые взоры является синонимической трансформацией коллокации виноватый взгляд.
В выражении держательница плеч также нарушается сочетаемость: «держательница заставляет ждать чего-либо вроде акций (ср. в другом стихотворении: „держатели могучих акций гнейса“)» [Левин 1998: 43]. Таким образом взоры и плечи оказываются в смысловом плане атрибутами героини, которыми она располагает как внешними объектами, способными приносить своего рода доходы и дивиденды.
В то же время последовательность слов в выражении держательница плеч может быть мотивирована – только в лексическом, но не в смысловом плане – идиомой держать что-либо на своих плечах или – соотнося с контекстом – в ее вариации: держать что-либо на своих хрупких плечах[85].
В первой строфе описание женщины осложняется семантическими полями ‘воды’ и ‘речи’, причем осложнение происходит благодаря фразеологии. Образ утопленницы-речи в языковом плане основывается на трансформации идиомы (молчать) как воды в рот набрать, которая понимается как буквально, так и усиленно (вода во рту переосмысляется как утопление). Соединенное семантическое поле ‘воды’ и ‘речи’ получит развитие в 5‐й строфе (см. ниже).
Действие второй строфы разворачивается в водном пространстве, и героями в ней становятся рыбы, которые одновременно и антропоморфизируются, и обладают всеми внешними признаками настоящих рыб. Семантика двоится, и это двоение воплощается на уровне идиоматики. В первой строке («Ходят рыбы, рдея плавниками») выражение ходят рыбы основывается на нормативных коллокациях, ср.: рыба ходит косяком, рыба идет и т. п. К тому же с учетом предыдущих (любовная тема) и дальнейших строк глагол ходить провоцирует ассоциацию с человеческими действиями.
Дальше это взаимоналожение семантических признаков развивается: в описаниях, однозначно относящихся к рыбам, за счет идиоматики проступают свойственные человеку особенности.
Строка «Их, бесшумно окающих ртами» в плане энциклопедических знаний о мире основана на факте рыбьей немоты и характерного хватающего движения ртом у рыб (этим объясняется плеонастичное добавление ртами к глаголу окать). На лексическом же уровне в строке актуализируется значение идиомы нем как рыба [Гаспаров М. 2001: 660; Napolitano 2017: 309]. Образ немых рыб, глотающих воду, соотносится со строками «Не звучит утопленница-речь» и «Твои речи темные глотая, / За тебя кривой воды напьюсь» (вторая цитата – обращение героя к героине; за счет этого герой символически сопоставляется с рыбами, желающими полухлеба плоти).
В то же время в описании рыб благодаря идиоматике проступает другой уровень, отображающий человеческие эмоции. Так, глагол окать (или, согласно другим вариантам текста, – охать) может быть понят не просто как рыбье о-образное движение ртом, но как проявление реакции на некое впечатление, как в идиоме охать от удивления / боли. Далее, не вполне доказуемым (такой идиомы нет в синхронных Мандельштаму словарях), но интересным представляется потенциальное присутствие идиоматической семантики в строке «Раздувая жабры: на, возьми!»: раздувать жабры – ‘сильно злиться (тяжело дыша, пыхтя)’[86]. Вместе с тем выражение раздувать жабры может быть связано с фразеологией и на основе синонимии, ср. фраземы, называющие состояния человека: раздувать ноздри (‘тяжело дышать, гневаться’) или надувать щеки (‘важничать, обижаться’). Семантика гнева или напыщенности, таким образом, в любом случае сопутствует рыбам.
Надо полагать, эта характеристика помогает точнее определить их место в системе образов стихотворения. Хотя не вполне ясно, кем рыбы являются относительно героя и героини, тяжелое (похотливое? яростное?) дыхание может восприниматься как указание на то, что рыбы красуются перед героиней, пытаются активно и даже озлобленно ее завоевать, предлагают себя: «…на, возьми!». Этот «человеческий» план, стоящий за «реалистичным» изображением рыб, дополняет семантическую расстановку образов: красно-золотые рыбы уподоблены мужчинам, возбужденно наблюдающим за героиней; их «мужской» эротизм противопоставляется сестринскому обычаю из следующей строфы.
Герой отчасти совпадает в своем желании с рыбами, но находится в других отношениях с героиней («Наш обычай сестринский таков: / <…> Напрасный влажный блеск зрачков»). Сестринский обычай, по всей вероятности, представляет собой контаминацию выражения наша сестра («которое употреблялось <…> в значении мы, женщины, такова наша женская природа, доля» [Видгоф 2015: 183]) и братского обычая (или обычая побратимства). Если это предположение верно, прилагательное братский каламбурно заменяется на
Вторая книга о сказках продолжает тему, поднятую в «Страшных немецких сказках»: кем были в действительности сказочные чудовища? Сказки Дании, Швеции, Норвегии и Исландии прошли литературную обработку и утратили черты древнего ужаса. Тем не менее в них живут и действуют весьма колоритные персонажи. Является ли сказочный тролль родственником горного и лесного великанов или следует искать его родовое гнездо в могильных курганах и морских глубинах? Кто в старину устраивал ночные пляски в подземных чертогах? Зачем Снежной королеве понадобилось два зеркала? Кем заселены скандинавские болота и облик какого существа проступает сквозь стелющийся над водой туман? Поиски ответов на эти вопросы сопровождаются экскурсами в патетический мир древнескандинавской прозы и поэзии и в курьезный – простонародных легенд и анекдотов.
В книге члена Пушкинской комиссии при Одесском Доме ученых популярно изложена новая, шокирующая гипотеза о художественном смысле «Моцарта и Сальери» А. С. Пушкина и ее предвестия, обнаруженные автором в работах других пушкинистов. Попутно дана оригинальная трактовка сверхсюжера цикла маленьких трагедий.
Новый сборник статей критика и литературоведа Марка Амусина «Огонь столетий» охватывает широкий спектр имен и явлений современной – и не только – литературы.Книга состоит из трех частей. Первая представляет собой серию портретов видных российских прозаиков советского и постсоветского периодов (от Юрия Трифонова до Дмитрия Быкова), с прибавлением юбилейного очерка об Александре Герцене и обзора литературных отображений «революции 90-х». Во второй части анализируется диалектика сохранения классических традиций и их преодоления в работе ленинградско-петербургских прозаиков второй половины прошлого – начала нынешнего веков.
Что мешает художнику написать картину, писателю создать роман, режиссеру — снять фильм, ученому — закончить монографию? Что мешает нам перестать искать для себя оправдания и наконец-то начать заниматься спортом и правильно питаться, выучить иностранный язык, получить водительские права? Внутреннее Сопротивление. Его голос маскируется под голос разума. Оно обманывает нас, пускается на любые уловки, лишь бы уговорить нас не браться за дело и отложить его на какое-то время (пока не будешь лучше себя чувствовать, пока не разберешься с «накопившимися делами» и прочее в таком духе)
В настоящее издание вошли литературоведческие труды известного литовского поэта, филолога, переводчика, эссеиста Томаса Венцлова: сборники «Статьи о русской литературе», «Статьи о Бродском», «Статьи разных лет». Читатель найдет в книге исследования автора, посвященные творчеству Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, поэтов XX века: Каролины Павловой, Марины Цветаевой, Бориса Пастернака, Владислава Ходасевича, Владимира Корвина-Пиотровского и др. Заключительную часть книги составляет сборник «Неустойчивое равновесие: Восемь русских поэтических текстов» (развивающий идеи и методы Ю. М. Лотмана), докторская диссертация автора, защищенная им в Йельском университете (США) в 1985 году.
Книга «Реализм Гоголя» создавалась Г. А. Гуковским в 1946–1949 годах. Работа над нею не была завершена покойным автором. В частности, из задуманной большой главы или даже отдельного тома о «Мертвых душах» написан лишь вводный раздел.Настоящая книга должна была, по замыслу Г. А. Гуковского, явиться частью его большого, рассчитанного на несколько томов, труда, посвященного развитию реалистического стиля в русской литературе XIX–XX веков. Она продолжает написанные им ранее работы о Пушкине («Пушкин и русские романтики», Саратов, 1946, и «Пушкин и проблемы реалистического стиля», М., Гослитиздат, 1957)
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.