К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [79]
Стихотворение разворачивается на пересечении нескольких семантических полей – ‘любовь’, ‘речь’, ‘вода’, ‘темнота’, ‘восток’, ‘смерть’.
В начале любовная тема соединяется с темой речи / немоты. Характеристика героини в первых строках дается в неожиданном языковом плане. Валентность слова мастерица заполняется не глаголом, как того требует узус, а конструкцией прилаг. + сущ. (то есть взоры становятся семантической заменой глагола со значением ‘смотреть’). При этом словосочетание виноватые взоры является синонимической трансформацией коллокации виноватый взгляд.
В выражении держательница плеч также нарушается сочетаемость: «держательница заставляет ждать чего-либо вроде акций (ср. в другом стихотворении: „держатели могучих акций гнейса“)» [Левин 1998: 43]. Таким образом взоры и плечи оказываются в смысловом плане атрибутами героини, которыми она располагает как внешними объектами, способными приносить своего рода доходы и дивиденды.
В то же время последовательность слов в выражении держательница плеч может быть мотивирована – только в лексическом, но не в смысловом плане – идиомой держать что-либо на своих плечах или – соотнося с контекстом – в ее вариации: держать что-либо на своих хрупких плечах[85].
В первой строфе описание женщины осложняется семантическими полями ‘воды’ и ‘речи’, причем осложнение происходит благодаря фразеологии. Образ утопленницы-речи в языковом плане основывается на трансформации идиомы (молчать) как воды в рот набрать, которая понимается как буквально, так и усиленно (вода во рту переосмысляется как утопление). Соединенное семантическое поле ‘воды’ и ‘речи’ получит развитие в 5‐й строфе (см. ниже).
Действие второй строфы разворачивается в водном пространстве, и героями в ней становятся рыбы, которые одновременно и антропоморфизируются, и обладают всеми внешними признаками настоящих рыб. Семантика двоится, и это двоение воплощается на уровне идиоматики. В первой строке («Ходят рыбы, рдея плавниками») выражение ходят рыбы основывается на нормативных коллокациях, ср.: рыба ходит косяком, рыба идет и т. п. К тому же с учетом предыдущих (любовная тема) и дальнейших строк глагол ходить провоцирует ассоциацию с человеческими действиями.
Дальше это взаимоналожение семантических признаков развивается: в описаниях, однозначно относящихся к рыбам, за счет идиоматики проступают свойственные человеку особенности.
Строка «Их, бесшумно окающих ртами» в плане энциклопедических знаний о мире основана на факте рыбьей немоты и характерного хватающего движения ртом у рыб (этим объясняется плеонастичное добавление ртами к глаголу окать). На лексическом же уровне в строке актуализируется значение идиомы нем как рыба [Гаспаров М. 2001: 660; Napolitano 2017: 309]. Образ немых рыб, глотающих воду, соотносится со строками «Не звучит утопленница-речь» и «Твои речи темные глотая, / За тебя кривой воды напьюсь» (вторая цитата – обращение героя к героине; за счет этого герой символически сопоставляется с рыбами, желающими полухлеба плоти).
В то же время в описании рыб благодаря идиоматике проступает другой уровень, отображающий человеческие эмоции. Так, глагол окать (или, согласно другим вариантам текста, – охать) может быть понят не просто как рыбье о-образное движение ртом, но как проявление реакции на некое впечатление, как в идиоме охать от удивления / боли. Далее, не вполне доказуемым (такой идиомы нет в синхронных Мандельштаму словарях), но интересным представляется потенциальное присутствие идиоматической семантики в строке «Раздувая жабры: на, возьми!»: раздувать жабры – ‘сильно злиться (тяжело дыша, пыхтя)’[86]. Вместе с тем выражение раздувать жабры может быть связано с фразеологией и на основе синонимии, ср. фраземы, называющие состояния человека: раздувать ноздри (‘тяжело дышать, гневаться’) или надувать щеки (‘важничать, обижаться’). Семантика гнева или напыщенности, таким образом, в любом случае сопутствует рыбам.
Надо полагать, эта характеристика помогает точнее определить их место в системе образов стихотворения. Хотя не вполне ясно, кем рыбы являются относительно героя и героини, тяжелое (похотливое? яростное?) дыхание может восприниматься как указание на то, что рыбы красуются перед героиней, пытаются активно и даже озлобленно ее завоевать, предлагают себя: «…на, возьми!». Этот «человеческий» план, стоящий за «реалистичным» изображением рыб, дополняет семантическую расстановку образов: красно-золотые рыбы уподоблены мужчинам, возбужденно наблюдающим за героиней; их «мужской» эротизм противопоставляется сестринскому обычаю из следующей строфы.
Герой отчасти совпадает в своем желании с рыбами, но находится в других отношениях с героиней («Наш обычай сестринский таков: / <…> Напрасный влажный блеск зрачков»). Сестринский обычай, по всей вероятности, представляет собой контаминацию выражения наша сестра («которое употреблялось <…> в значении мы, женщины, такова наша женская природа, доля» [Видгоф 2015: 183]) и братского обычая (или обычая побратимства). Если это предположение верно, прилагательное братский каламбурно заменяется на
Талантливый драматург, романист, эссеист и поэт Оскар Уайльд был блестящим собеседником, о чем свидетельствовали многие его современники, и обладал неподражаемым чувством юмора, которое не изменило ему даже в самый тяжелый период жизни, когда он оказался в тюрьме. Мерлин Холланд, внук и биограф Уайльда, воссоздает стиль общения своего гениального деда так убедительно, как если бы побеседовал с ним на самом деле. С предисловием актера, режиссера и писателя Саймона Кэллоу, командора ордена Британской империи.* * * «Жизнь Оскара Уайльда имеет все признаки фейерверка: сначала возбужденное ожидание, затем эффектное шоу, потом оглушительный взрыв, падение — и тишина.
Проза И. А. Бунина представлена в монографии как художественно-философское единство. Исследуются онтология и аксиология бунинского мира. Произведения художника рассматриваются в диалогах с русской классикой, в многообразии жанровых и повествовательных стратегий. Книга предназначена для научного гуманитарного сообщества и для всех, интересующихся творчеством И. А. Бунина и русской литературой.
Владимир Сорокин — один из самых ярких представителей русского постмодернизма, тексты которого часто вызывают бурную читательскую и критическую реакцию из-за обилия обеденной лексики, сцен секса и насилия. В своей монографии немецкий русист Дирк Уффельманн впервые анализирует все основные произведения Владимира Сорокина — от «Очереди» и «Романа» до «Метели» и «Теллурии». Автор показывает, как, черпая сюжеты из русской классики XIX века и соцреализма, обращаясь к популярной культуре и националистической риторике, Сорокин остается верен установке на расщепление чужих дискурсов.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.