К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [81]

5–6. «МИР ДОЛЖНО В ЧЕРНОМ ТЕЛЕ БРАТЬ», «РИМСКИХ НОЧЕЙ ПОЛНОВЕСНЫЕ СЛИТКИ…» (1935)

В 1935 году Мандельштам написал два четверостишия, строящихся в основном на обыгрывании идиоматики (по принципу использования фразеологического плана эти стихи соотносятся с рассмотренным в начале работы «Были очи острее…» 1937 года). Стихотворения интересно проанализировать, поскольку в них закрепляется найденный в «Мастерице…» принцип глубокой переработки идиоматических выражений. В этих текстах фразеология оказывается главным двигателем возникновения смыслов, а поскольку тексты короткие и не очень сложные, то в них проще увидеть действие обсуждаемых принципов работы поэта с идиоматикой в 1930‐е годы.

Мир должно в черном теле брать:

Ему жестокий нужен брат.

От семиюродных уродов

Он не получит ясных всходов.

Краткая сентенция, посвященная тому, каким должен быть мир, сочетающая в себе семейную и аграрную метафорику, вырастает из «готовых» языковых элементов. Так, в первой строке модифицируется идиома держать в черном теле, причем в результате замены держать → брать она получает насильственные коннотации. Во-вторых, черное тело выделяется из идиомы и соотносится с образом земли (по всей видимости, темной, черной), контрастируя с ясными всходами в последней строке.

Семейная тема, заданная словом брат, развивается в образе семиюродных уродов. В строке, скорее всего, поговорка в семье не без урода контаминируется с фраземой х-юродный брат. При этом приставка семи- фонетически может связываться со словом семья, а в семантическом плане она как будто подключает смысл другого выражения – седьмая вода на киселе.

Из-за совмещения семантических полей ‘семьи’ и ‘земли’ (черное тело) последняя строка прочитывается в двух планах: речь идет либо об урожае (коллокация получить всходы читается буквально), либо метафорически – о потомстве. В любом случае прилагательное ясный, выбивающееся из этих контекстов, соотносится с такими коллокациями, как ясные выводы, ясные результаты и т. п. (где ясный – ‘понятный’).

Хотя смысл этого немного жутковатого текста в целом понятен, стихотворение производит скорее впечатление экспромта, своего рода упражнения в подчинении разных семантических планов одной теме. К такому определению подталкивает слово брат, которое не до конца вписывается в семантику текста (надо полагать, оно здесь наделяется семантикой таких слов, как отец или повелитель), но которое возникает по фонетической близости к глаголу брать. Он же в свою очередь «подгоняется» к слову брат, и, вероятно, этим объясняется модификация идиомы в первой строке.

Римских ночей полновесные слитки,

Юношу Гете манившее лоно —

Пусть я в ответе, но не в убытке:

Есть многодонная жизнь вне закона.

Четверостишие базируется на контрасте: путешествие молодого Гете в Италию сопоставляется со ссылкой поэта в Воронеж. Свою жизнь герой описывает через идиоматику: «Пусть я в ответе, но не в убытке». По всей видимости, в ответе связывается с темой преступления, поскольку в следующей строке появляется тема закона: «Есть многодонная жизнь вне закона». При этом выражение вне закона (жизнь вне закона) осложнено прилагательным многодонный, которое взято из коллокации дно города (дно города непосредственно ассоциируется с жизнью вне закона).

Эта жизненная ситуация противоположна эпизоду биографии Гете, который добровольно отправился в Рим (этот смысл выражается в поэтическом фразеологизме – манит лоно). Римское городское дно – антипод городского дна Воронежа, оно предстает (благодаря фразеологии) прекрасным: «Римских ночей полновесные слитки». Слитки ночей возникают вследствие контаминации коллокации слитки золота и распространенного поэтического фразеологизма золотые ночи. Оба выражения по-разному передают семантику чего-то ‘драгоценного’.

В рассмотренных четверостишиях фразеология играет ключевую роль в развертке текстов, и этот принцип практически ничем не осложняется. Наш короткий разбор таких «чистых» случаев позволяет обратиться к более сложным стихам, в которых идиоматика является одной из движущих сил.

7. «ВООРУЖЕННЫЙ ЗРЕНЬЕМ УЗКИХ ОС…» (1937)

Вооруженный зреньем узких ос,

Сосущих ось земную, ось земную,

Я чую все, с чем свидеться пришлось,

И вспоминаю наизусть и всуе…

И не рисую я, и не пою,

И не вожу смычком черноголосым:

Я только в жизнь впиваюсь и люблю

Завидовать могучим, хитрым осам.

О, если б и меня когда-нибудь могло

Заставить – сон и смерть минуя —

Стрекало воздуха и летнее тепло

Услышать ось земную, ось земную…

Первая строка, концентрирующая в себе мотивы текста, основывается на антонимическом переосмыслении идиомы видно невооруженным глазом / взглядом. Стертое языковое клише, таким образом, трансформируется в сложную метафору, описывающую понимание глубинных закономерностей мироздания. В то же время строка осложнена еще одним выражением. Хотя осы в действительности могут казаться вытянутыми и узкими, возможно, их характеристика – узкие – мотивирована, по догадке Тарановского, идиомой осиная талия [Тарановский 2000: 163]. Подчеркнем, что речь идет только о лексической мотивировке (семантика женского начала из‐за этого в тексте не возникает).