К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [81]
5–6. «МИР ДОЛЖНО В ЧЕРНОМ ТЕЛЕ БРАТЬ», «РИМСКИХ НОЧЕЙ ПОЛНОВЕСНЫЕ СЛИТКИ…» (1935)
В 1935 году Мандельштам написал два четверостишия, строящихся в основном на обыгрывании идиоматики (по принципу использования фразеологического плана эти стихи соотносятся с рассмотренным в начале работы «Были очи острее…» 1937 года). Стихотворения интересно проанализировать, поскольку в них закрепляется найденный в «Мастерице…» принцип глубокой переработки идиоматических выражений. В этих текстах фразеология оказывается главным двигателем возникновения смыслов, а поскольку тексты короткие и не очень сложные, то в них проще увидеть действие обсуждаемых принципов работы поэта с идиоматикой в 1930‐е годы.
Краткая сентенция, посвященная тому, каким должен быть мир, сочетающая в себе семейную и аграрную метафорику, вырастает из «готовых» языковых элементов. Так, в первой строке модифицируется идиома держать в черном теле, причем в результате замены держать → брать она получает насильственные коннотации. Во-вторых, черное тело выделяется из идиомы и соотносится с образом земли (по всей видимости, темной, черной), контрастируя с ясными всходами в последней строке.
Семейная тема, заданная словом брат, развивается в образе семиюродных уродов. В строке, скорее всего, поговорка в семье не без урода контаминируется с фраземой х-юродный брат. При этом приставка семи- фонетически может связываться со словом семья, а в семантическом плане она как будто подключает смысл другого выражения – седьмая вода на киселе.
Из-за совмещения семантических полей ‘семьи’ и ‘земли’ (черное тело) последняя строка прочитывается в двух планах: речь идет либо об урожае (коллокация получить всходы читается буквально), либо метафорически – о потомстве. В любом случае прилагательное ясный, выбивающееся из этих контекстов, соотносится с такими коллокациями, как ясные выводы, ясные результаты и т. п. (где ясный – ‘понятный’).
Хотя смысл этого немного жутковатого текста в целом понятен, стихотворение производит скорее впечатление экспромта, своего рода упражнения в подчинении разных семантических планов одной теме. К такому определению подталкивает слово брат, которое не до конца вписывается в семантику текста (надо полагать, оно здесь наделяется семантикой таких слов, как отец или повелитель), но которое возникает по фонетической близости к глаголу брать. Он же в свою очередь «подгоняется» к слову брат, и, вероятно, этим объясняется модификация идиомы в первой строке.
Четверостишие базируется на контрасте: путешествие молодого Гете в Италию сопоставляется со ссылкой поэта в Воронеж. Свою жизнь герой описывает через идиоматику: «Пусть я в ответе, но не в убытке». По всей видимости, в ответе связывается с темой преступления, поскольку в следующей строке появляется тема закона: «Есть многодонная жизнь вне закона». При этом выражение вне закона (жизнь вне закона) осложнено прилагательным многодонный, которое взято из коллокации дно города (дно города непосредственно ассоциируется с жизнью вне закона).
Эта жизненная ситуация противоположна эпизоду биографии Гете, который добровольно отправился в Рим (этот смысл выражается в поэтическом фразеологизме – манит лоно). Римское городское дно – антипод городского дна Воронежа, оно предстает (благодаря фразеологии) прекрасным: «Римских ночей полновесные слитки». Слитки ночей возникают вследствие контаминации коллокации слитки золота и распространенного поэтического фразеологизма золотые ночи. Оба выражения по-разному передают семантику чего-то ‘драгоценного’.
В рассмотренных четверостишиях фразеология играет ключевую роль в развертке текстов, и этот принцип практически ничем не осложняется. Наш короткий разбор таких «чистых» случаев позволяет обратиться к более сложным стихам, в которых идиоматика является одной из движущих сил.
7. «ВООРУЖЕННЫЙ ЗРЕНЬЕМ УЗКИХ ОС…» (1937)
Первая строка, концентрирующая в себе мотивы текста, основывается на антонимическом переосмыслении идиомы видно невооруженным глазом / взглядом. Стертое языковое клише, таким образом, трансформируется в сложную метафору, описывающую понимание глубинных закономерностей мироздания. В то же время строка осложнена еще одним выражением. Хотя осы в действительности могут казаться вытянутыми и узкими, возможно, их характеристика – узкие – мотивирована, по догадке Тарановского, идиомой осиная талия [Тарановский 2000: 163]. Подчеркнем, что речь идет только о лексической мотивировке (семантика женского начала из‐за этого в тексте не возникает).
Талантливый драматург, романист, эссеист и поэт Оскар Уайльд был блестящим собеседником, о чем свидетельствовали многие его современники, и обладал неподражаемым чувством юмора, которое не изменило ему даже в самый тяжелый период жизни, когда он оказался в тюрьме. Мерлин Холланд, внук и биограф Уайльда, воссоздает стиль общения своего гениального деда так убедительно, как если бы побеседовал с ним на самом деле. С предисловием актера, режиссера и писателя Саймона Кэллоу, командора ордена Британской империи.* * * «Жизнь Оскара Уайльда имеет все признаки фейерверка: сначала возбужденное ожидание, затем эффектное шоу, потом оглушительный взрыв, падение — и тишина.
Проза И. А. Бунина представлена в монографии как художественно-философское единство. Исследуются онтология и аксиология бунинского мира. Произведения художника рассматриваются в диалогах с русской классикой, в многообразии жанровых и повествовательных стратегий. Книга предназначена для научного гуманитарного сообщества и для всех, интересующихся творчеством И. А. Бунина и русской литературой.
Владимир Сорокин — один из самых ярких представителей русского постмодернизма, тексты которого часто вызывают бурную читательскую и критическую реакцию из-за обилия обеденной лексики, сцен секса и насилия. В своей монографии немецкий русист Дирк Уффельманн впервые анализирует все основные произведения Владимира Сорокина — от «Очереди» и «Романа» до «Метели» и «Теллурии». Автор показывает, как, черпая сюжеты из русской классики XIX века и соцреализма, обращаясь к популярной культуре и националистической риторике, Сорокин остается верен установке на расщепление чужих дискурсов.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.