К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [59]
5. КОНТАМИНАЦИЯ ДВУХ ИДИОМ/КОЛЛОКАЦИЙ В ВЫСКАЗЫВАНИИ
К этому классу относятся случаи, когда в рамках одного высказывания объединяются две идиомы или коллокации. В зависимости от того, как представлены фразеологические единицы, можно выделить два раздела, хотя некоторые примеры все равно окажутся промежуточными.
5.1. Две идиомы/коллокации проявляются частично и контаминируются
Схематическая запись: идиомы / коллокации АБ и ВГ появляются в тексте в виде АГ (или БГ, или АВ, или БВ).
Эталонный пример:
«Выпьем, дружок, за наше ячменное горе» («Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето…», 1931) – в этой строке словосочетание ячменное горе возникает из контаминации идиомы горькое горе и коллокации ячменная водка (виски). Контаминация поддерживается семой ‘горечи’ в обоих фразеологических словосочетаниях. Привлечение коллокации объясняется не только контаминацией – ее наличие подтверждает как тема выпивки (выпьем, а также в следующей строке еще один призыв, включающий в себя идиому, – выпьем до дна!), так и шотландская тема в той же строфе («Есть у нас паутинка шотландского старого пледа»)[65].
5.1.1. Элементы идиом/коллокаций меняются местами
Простыми случаями такого типа контаминации являются те, в которых элементы двух коллокаций меняются местами (АБ и ВГ → АВ+БГ). Таких примеров не очень много, и они интересны как отправная точка для дальнейшего анализа.
Наиболее эффектно этот прием проявляется в эпиграмме Мандельштама 1932 года: «Мяукнул конь и кот заржал – / Казак еврею подражал» [Мандельштам I: 330].
Если обращаться к серьезным стихам, стоит вспомнить хрестоматийный, уже обсуждавшийся пример: «Вода их учит, точит время» («Грифельная ода», 1923), в котором контаминируются коллокации вода точит (как в выражении вода камень точит) и время учит [Ronen 1983: 128; Успенский Б. 1996: 319].
Точно так же меняются местами элементы устойчивых словосочетаний в строке: «Зеленой ночью папоротник черный» («Мир начинался страшен и велик…», 1935), где, очевидно, исходным лексическим материалом были черная ночь и зеленый папоротник.
«У того в зрачках горящих / Клад зажмуренной горы» («Оттого все неудачи…», 1936). Здесь прилагательное зажмуренный перенесено к горе от зрачков, которые связаны с глазами, ср. выражение зажмурить глаза. Одновременно прилагательное горящий, скорее всего, изначально принадлежало кладу, ср. золото горит (разумеется, горящие глаза/зрачки при этом и сами по себе – фразеологизм).
В этом разделе классификации не всегда речь идет о прилагательных. Так, например, в строках «Под неба нависанье, / Под свод его бровей» («Когда в ветвях понурых…», 1937) варьируются элементы коллокаций свод неба и нависли брови (согласно М. Михельсону, это выражение идиоматично и характеризует задумавшегося человека: «Брови нависли – дума на мысли» [Михельсон I: 589]).
В целом подобные конструкции очевидны. Впрочем, в одном случае обсуждаемый принцип позволяет несколько по-другому объяснить хрестоматийные строки.
«Я получил блаженное наследство – / Чужих певцов блуждающие сны» («Я не слыхал рассказов Оссиана…», 1914). Хотя строки кажутся интуитивно понятными, мы предполагаем, что в их основе находится семантический сдвиг, базирующийся на интересующем нас приеме. Закономерно предположить, что исходным языковым материалом здесь служила коллокация чужие сны и словосочетание блуждающие певцы, которое, в свою очередь, переосмысляет явление странствующих поэтов – см. бродячие певцы. Замена бродячих на блуждающих подсказана, по всей вероятности, идиомой блуждать по свету.
5.1.2. Контаминация идиом/коллокаций, представленных частично
Чаще в творчестве Мандельштама возникают случаи контаминации идиом / коллокаций по модели АБ и ВГ → АГ. Здесь возможны разные варианты: элементы идиомы и коллокации, элементы идиомы и идиомы, наконец, элементы коллокации и коллокации. Все эти примеры мы объединим в одну группу, поскольку семантика обсуждаемого примера важнее, чем тип контаминации. Изредка контаминация подсказана соседней фразой / строкой, иногда – фрагментом того же высказывания. Начнем мы с двух «технических» случаев контаминации грамматических конструкций.
«Из последней мочи / Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений» («Промчались дни мои – как бы оленей…», «<Из Петрарки>», 1934) – здесь контаминируются фразеологизмы из последних сил и изо всей мочи.
«О, если б распахнуть, да как нельзя скорее» («Ариост» («В Европе холодно…»), 1935). В строке накладываются друг на друга две конструкции: как можно скорее и как нельзя лучше[66].
Далее примеры мы будем рассматривать в хронологическом порядке.
«По седым пучинам мировым» («Ни о чем не нужно говорить…», 1909). В строке соединяются элементы семантически близких коллокаций
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.