К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [40]

Шрифт
Интервал

склеить) объясняется свойством крови быть липкой, как будто способной что-либо склеивать. Из-за этого идиому, по-видимому, достаточно сложно опознать как источник лексического ряда[43].

Неоднократно обсуждалась строка из стихотворения «Как светотени мученик Рембрандт» (1937) – «Но око соколиного пера» [Полякова 1997: 88; Успенский Ф. 2014: 9–10]. В строке описывается птичье перо, рисунок которого напоминает глаз. Такие перья характерны не для соколов, а для павлинов. Возможно, слово соколиный выбрано поэтом для создания иконического эффекта [Успенский Ф. 2014: 9–10]. Само же словосочетание мотивировано идиомой соколиный глаз. В стихах идиома модифицируется, а ее смысл – ‘острое зрение’ – в текст не переносится. Читатель может не воспринимать след идиомы, поскольку она нейтрализована контекстом (описание пера).

Другой «птичий» пример: «Хвостик лодкой, перья черно-желты, / Ниже клюва в краску влит» («Мой щегол, я голову закину…», 1936). В нем выделенное словосочетание мотивировано идиомой вогнать в краску (с глагольной заменой вогнать / влить). Фразеологический смысл выражения связан со смущением (иногда – стыдом), а его внутренняя форма – с физиологическим эффектом, когда лицо краснеет от названных эмоций. Для описания щегла, голова которого за клювом, как правило, красного цвета, Мандельштам использует лексический ряд идиомы и ее внутреннюю форму (это позволяет точно отметить орнитологические приметы птицы), однако не переносит в текст фразеологическое значение (‘смутить, заставить застыдиться от чего-либо’).

Сложно формализуемым случаем можно считать и такой: «Увы, растаяла свеча / Молодчиков каленых, / Что хаживали вполплеча / В камзольчиках зеленых» («Увы, растаяла свеча…», 1932). С. В. Полякова предположила, что в выделенном словосочетании имеется в виду дерзкая походка, молодчики хаживали «плечом вперед, боком» [Полякова 1997: 85]. Действительно, текст заставляет думать, что молодчики ходили как будто вразвалочку. Этот смысл, как кажется, создается контекстом стихотворения, тогда как узус русского языка приписывает коллокации обратное значение. Так, в словаре Даля приводится выражение: «Проходи вполплеча, или дай полплеча, сторонись немного, проходи боком». Проходить вполплеча, таким образом, означает действие, в котором человек должен постараться уменьшиться в размерах и не демонстрировать своей молодцеватости.

«Кому – крутая соль торжественных обид» («Кому зима – арак и пунш голубоглазый…», 1922). М. Л. Гаспаров полагал, что крутая соль обид напоминает «о горечи соли (иной, более высокой, чем горечь дыма)» [Гаспаров М. 2000]. Указанное словосочетание, с нашей точки зрения, вызвано кулинарным контекстом – коллокацией круто посолить (то есть ‘сильно посолить’). По всей видимости, элементы этой коллокации разбиваются как смысловое целое и мотивируют словосочетание крутая соль. Семантика коллокации, скорее всего, исчезает (ср. торжественные обиды), а если и сохраняется, то связывается с другой частью высказывания – с лексемой обиды («сильные обиды»).

Еще один неоднозначный пример – строка стихотворения «Обороняет сон мою донскую сонь» (1937): «Страны – земли, где смерть уснет, как днем сова». Несколько огрубляя, можно сказать, что сложная для понимания строка сообщает о том, что в стране больше не будет смерти: она уснет, как днем засыпает сова. Соответственно, смерть сравнивается со сном. Спаянность семантики смерти и сна в словосочетании смерть уснет, по нашему мнению, мотивирована в данном случае идиомой заснуть (уснуть) мертвым сном. Элементы идиомы используются для создания сложного образа, при этом сама идиома раздробляется на отдельно существующие слова, которые комбинируются в новом смысловом порядке. Думается, что идиома-мотиватор в данном случае читателем если и опознается, то с большим трудом.

Примеры, в которых элементы идиомы относятся к разным частям высказывания, в целом малодоказуемы. Некоторые кажутся убедительными, некоторые выглядят натяжкой. Приведем несколько наблюдений, в которых мы не можем быть уверены.

«И букв кудрявых женственная цепь / Хмельна для глаза в оболочке света» («Еще он помнит башмаков износ…», 1937). По мнению О. Ронена, словосочетание в оболочке света соотносится с радужной оболочкой глаза [Ronen 1983: 359]. Возможно, эта коллокация действительно мотивирует лексический ряд строки. Вместе с тем в этом примере оболочка связана со светом, а словосочетание оболочка света может зависеть как от глаза (‘глаз в оболочке света’), так и от букв (‘цепь букв в оболочке света хмельна для глаза’). Так или иначе, в строке поэт материализует свет, представляя его веществом, окутывающим предметы.

Сильнее разнесены элементы коллокации в следующем случае: «Как тельце маленькое крылышком / По солнцу всклянь перевернулось <…> Как комариная безделица / В зените ныла и звенела» («Как тельце маленькое крылышком…», 1923). Здесь в зените употреблено в прямом значении, а метафорика этих строк основана на коллокации солнце в зените. Хотя строки из приведенного примера далеко отстоят друг от друга (1-я – 2-я строки 1‐й и 2‐й строфы), сблизить их и заметить в них реализацию устойчивого словосочетания позволяет тот факт, что они, по-видимому, описывают одну и ту же ситуацию.


Рекомендуем почитать
Беседы с Оскаром Уайльдом

Талантливый драматург, романист, эссеист и поэт Оскар Уайльд был блестящим собеседником, о чем свидетельствовали многие его современники, и обладал неподражаемым чувством юмора, которое не изменило ему даже в самый тяжелый период жизни, когда он оказался в тюрьме. Мерлин Холланд, внук и биограф Уайльда, воссоздает стиль общения своего гениального деда так убедительно, как если бы побеседовал с ним на самом деле. С предисловием актера, режиссера и писателя Саймона Кэллоу, командора ордена Британской империи.* * * «Жизнь Оскара Уайльда имеет все признаки фейерверка: сначала возбужденное ожидание, затем эффектное шоу, потом оглушительный взрыв, падение — и тишина.


Проза И. А. Бунина. Философия, поэтика, диалоги

Проза И. А. Бунина представлена в монографии как художественно-философское единство. Исследуются онтология и аксиология бунинского мира. Произведения художника рассматриваются в диалогах с русской классикой, в многообразии жанровых и повествовательных стратегий. Книга предназначена для научного гуманитарного сообщества и для всех, интересующихся творчеством И. А. Бунина и русской литературой.


Дискурсы Владимира Сорокина

Владимир Сорокин — один из самых ярких представителей русского постмодернизма, тексты которого часто вызывают бурную читательскую и критическую реакцию из-за обилия обеденной лексики, сцен секса и насилия. В своей монографии немецкий русист Дирк Уффельманн впервые анализирует все основные произведения Владимира Сорокина — от «Очереди» и «Романа» до «Метели» и «Теллурии». Автор показывает, как, черпая сюжеты из русской классики XIX века и соцреализма, обращаясь к популярной культуре и националистической риторике, Сорокин остается верен установке на расщепление чужих дискурсов.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.


Загадка Пушкина

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


За несколько лет до миллениума

В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.


Республика словесности

Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.