К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [39]
«И те, кому мы посвящаем опыт, / До опыта приобрели черты» («И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме…», 1934). Словосочетание приобрели черты совпадает с распространенной коллокацией приобрести черты чего-либо, которая требует дополнения. Эта валентность в стихах оказывается незаполненной, в результате чего выражение понимается буквально. Вероятно, можно было бы считать, что в строках имеется в виду коллокация обрести очертания (тогда это был бы случай 5). Однако предшествующая строка позволяет думать, что речь идет о людях («те, кому мы посвящаем опыт»), поэтому мы склоняемся к тому, что черты здесь употреблены в значении ‘черты лица’.
«Кипела киноварь здоровья, кровь и пот» («10 января 1934»). Словосочетание кровь и пот лексически соотносится с идиомой потом и кровью (‘ценой величайших усилий, тяжким трудом’). Несмотря на словесную близость двух выражений, идиоматический смысл в текст не переносится – здесь описывается раскрасневшаяся толпа на похоронах (ср. предыдущую строку, анализируемую в других группах: «Дышали шуб меха. Плечо к плечу теснилось»).
«На вершок бы мне синего моря, на игольное только ушко» («День стоял о пяти головах…», 1935). Семантика восходящей к Библии идиомы пройти сквозь игольное ушко в этом примере почти проступает, однако, с нашей точки зрения, все-таки не полностью: игольное ушко здесь прежде всего значит ‘чуть-чуть, совсем немного’. Интересно, что в первоначальном варианте стихотворения семантика фразы была другой: «Поезд ужинал лесом. Лез ниткой в сплошное ушко» [Мандельштам Н. 1990: 256]. Связь с идиомой здесь ослаблена, и если она и проявляется, то только за счет силы ассоциации части и целого. Примечательно, однако, что если эту связь признавать, мы также имеем дело с буквализацией выражения.
«Несчастен тот, кого, как тень его, / Пугает лай и ветер косит» («Еще не умер ты. Еще ты не один…», 1937). По мысли О. Ронена, в этой строке зашифрована пословица собака лает – ветер носит [Ронен 2010: 92–93; Сошкин 2015: 250]. Представляется, однако, что о зашифрованности говорить все же не приходится: поговорка послужила лексическим стимулом строки, однако ее идиоматический смысл в текст не переносится.
«Наливаются кровью аорты» («Стихи о неизвестном солдате», 1937). Идиома наливаться кровью означает ‘покраснеть от прилива крови под влиянием гнева’ и, как правило, сочетается с глазами. В процитированной строке фразеологический смысл уходит, и словосочетание буквализуется – ‘аорты наполняются кровью’.
В одном из последних стихотворений читаем: «И свои-то мне губы не любы, – / И убийство на том же корню» («Флейты греческой тэта и йота…», 1937). В этом примере выражение на корню (‘в самом начале, не дав развиться’) предопределяет словарный состав строки, однако ее устойчивое значение в стихах не проявляется: убийство и отторжение от собственной жизни как бы вырастают из одного корня.
Следующие два примера мы склонны считать переходными. С одной стороны, идиома как мотиватор лексического ряда в них достаточно легко опознается, но либо в самом общем виде, либо ее элементы относятся к разным смысловым частям высказывания.
Финал стихотворения «Батюшков» (1932): «Вечные сны, как образчики крови, / Переливай из стакан в стакан». По всей вероятности, конструкция здесь основана на идиоме переливать из пустого в порожнее, но лишь на грамматическом уровне (разумеется, идиоматическая семантика не сохраняется).
Если предыдущий пример демонстрирует связь с идиомой в самом общем виде, то следующий, наоборот, относится к случаям, когда элементы идиомы включены в разные смысловые части высказывания. В примере, который мы разбирали в начале работы, – «Были очи острее точимой косы – / По зегзице в зенице…» (1937) – лексический ряд мотивируется идиомой беречь (хранить) как зеницу ока. Слово очи относится к тому, что характеризует остроту взгляда, а зеница (‘зрачок’) – к тому, что попадает в поле зрения. Если бы мы стали рассматривать вторую строку отдельно и вне контекста, лексическую связь с идиомой восстановить было бы невозможно.
3.3. Идиома как лексический мотиватор
Последний пример открывает группу случаев, в которых, с одной стороны, идиома перестает легко опознаваться читателем, с другой – ее элементы могут относиться к разным смысловым частям высказывания. Иными словами, здесь мы имеем дело с чем-то вроде глубинной семантической мотивировки, механизмы которой скорее скрыты от читателя (хотя строки могут производить впечатление интуитивно понятных).
«Век мой, зверь мой, кто сумеет / Заглянуть в твои зрачки / И своею кровью склеит / Двух столетий позвонки?» («Век», 1922). Словосочетание кровью склеит, по всей вероятности, идет от идиомы скрепить кровью (договор, клятву). Идиоматический смысл в тексте не сохраняется – вместо договора или клятвы в процитированной строфе речь идет об искупительной жертве. Модификация глагола (
