К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [37]

Шрифт
Интервал

откажусь…» («Ламарк», 1932) – идиома горячая кровь (характеризующая вспыльчивого, импульсивного человека) в этой строке понимается буквально, а биологический контекст стихотворения подсказывает, что поэт собирается отказаться быть теплокровным существом.

Два похожих примера десемантизации идиомы мы встречаем в «Восьмистишиях» (1934). «Ушла с головою в бурнус» («О, бабочка, о, мусульманка…») – лексический состав идиомы уйти / погрузиться с головой во что-либо здесь используется для описания создания кокона (который метафорически сопоставляется с бурнусом), а значение увлеченности процессом исчезает. Аналогичным образом в строках «И тянется глухой недоразвиток / Как бы дорогой, согнутою в рог» («Преодолев затверженность природы…») характеристика дороги лексически соответствует идиоме согнуть в рог, однако высказывание лишается семантики обращенного на объект насильственного действия.

«В лицо морозу я гляжу один» («В лицо морозу я гляжу один…», 1937) – идиома смотреть/глядеть в лицо/в глаза чему-либо, как правило, сочетается со словами проблема, опасность, факты и т. п. и по смыслу связана с идеей способности человека осознать некоторые неприятные явления, не пренебрегая их значимостью. Можно было бы предположить, что, заполняя валентность идиомы лексемой мороз, Мандельштам наделяет это явление отрицательными коннотациями. Тем не менее в стихах их нет – наоборот, в тексте выражается ощущение спокойствия («Его прищур спокоен и утешен») и чуда («Равнины дышащее чудо»). Фразеологический смысл нейтрализуется благодаря общему контексту антропоморфного описания зимнего дня: лицо мороза, без морщин равнины дышащее чудо, солнце щурится.

Вероятно, дискуссионным может показаться пример из стихотворения «Чернозем» (1935): «Вся рассыпаючись, вся образуя хор, – / Комочки влажные моей земли и воли». Неоднократно отмечалось, что выделенное словосочетание восходит к названию революционного общества «Земля и воля» (см., например: [Гаспаров М. 2001: 663; Мандельштам 2017: 447]). Не вызывает сомнений, что генетически словосочетание в стихотворной строке и название организации действительно связаны. Однако думается, что эта связь не проявляется в семантическом развитии стихотворения, более того, привнесение ассоциаций с революционной борьбой, тайной организацией и т. п. только усложнит и без того многоплановый текст. В этом случае требуется не столько минимальное усилие опознать идиому из культурного фонда, сколько серьезное усилие, опознав ее, не включать ее семантику в текст.

Мандельштам, буквализуя название народнической организации (именно поэтому в тексте не стоит кавычек), возвращается к смыслу каждого слова по отдельности (другой вопрос, насколько они, в свою очередь, культурно нагружены). С землей эта буквализация выражена, очевидно, в словосочетании комочки…земли. С волей дело обстоит сложнее. На грамматическом уровне в строке «Комочки влажные моей земли и воли» земля и воля через притяжательное местоимение связаны с говорящим субъектом. Если «комочки моей земли» понятны сами по себе, то «комочки моей воли», надо полагать, объясняются через идиоматику. НКРЯ уже с 1925 года фиксирует выражение собрать волю в комок[42]. Соответственно, обсуждаемая строка основывается на прямом и переносном значении слова комок / комочек (при этом в строках стихотворения воля одновременно означает и психологическое состояние, и ‘свободу’). Однако это еще не объясняет, почему земля и воля, каламбурно уравненные между собой, связаны с субъектом речи. Один из возможных ответов подсказан предшествующим стихом: земля (чернозем) «Вся рассыпаючись, вся образуя хор». Допустимо предположить, что «комочки влажные моей земли и воли» – это уточнение к слову хор. Тогда интересующая нас фраза «Комочки влажные моей земли и воли» описывает не только чернозем, но и занятие поэта (при таком прочтении семантика слова земля включает в себя компонент ‘принадлежащая, находящаяся в собственности территория’).

Сложно формализуемым оказывается следующий случай: «Холодным шагом выйдем на дорожку, / Я сохранил дистанцию мою» («Довольно кукситься. Бумаги в стол засунем…», 1931). Словосочетание сохранил дистанцию совпадает с коллокацией сохранять (держать) дистанцию. По-видимому, коллокация в этих строках буквализуется. Глагол сохранить здесь значит ‘сберечь, сохранить’, и этот смысл поддерживается контекстом: «Держу пари, что я еще не умер». Дистанция же предстает не пространственным промежутком, который надо соблюдать (согласно смыслу коллокации), а расстоянием между стартом и финишем. Хотя контекст стихов задает спортивную метафорику («Что я еще могу набедокурить / На рысистой дорожке беговой»), и беговая дорожка, и дистанция использованы не только в прямом, но и в переносном значении – как своего рода жизненная дистанция, путь (ср.: [Видгоф 2015: 146]).

Интересный случай представляет собой первая строка другого воронежского стихотворения – «Когда щегол в воздушной сдобе» (1936). Словосочетание воздушная сдоба не только отсылает к вкусному, мастерски приготовленному хлебобулочному изделию, но и актуализирует коллокации


Рекомендуем почитать
Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Современная русская литература: знаковые имена

Ясно, ярко, внятно, рельефно, классично и парадоксально, жестко и поэтично.Так художник пишет о художнике. Так художник становится критиком.Книга критических статей и интервью писателя Ирины Горюновой — попытка сделать слепок с времени, с крупных творческих личностей внутри него, с картины современного литературного мира, представленного наиболее значимыми именами.Дина Рубина и Евгений Евтушенко, Евгений Степанов и Роман Виктюк, Иосиф Райхельгауз и Захар Прилепин — герои книги, и это, понятно, невыдуманные герои.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Обратный перевод

Настоящее издание продолжает публикацию избранных работ А. В. Михайлова, начатую издательством «Языки русской культуры» в 1997 году. Первая книга была составлена из работ, опубликованных при жизни автора; тексты прижизненных публикаций перепечатаны в ней без учета и даже без упоминания других источников.Настоящее издание отражает дальнейшее освоение наследия А. В. Михайлова, в том числе неопубликованной его части, которое стало возможным только при заинтересованном участии вдовы ученого Н. А. Михайловой. Более трети текстов публикуется впервые.


Тамга на сердце

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.