К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [37]
откажусь…» («Ламарк», 1932) – идиома горячая кровь (характеризующая вспыльчивого, импульсивного человека) в этой строке понимается буквально, а биологический контекст стихотворения подсказывает, что поэт собирается отказаться быть теплокровным существом.
Два похожих примера десемантизации идиомы мы встречаем в «Восьмистишиях» (1934). «Ушла с головою в бурнус» («О, бабочка, о, мусульманка…») – лексический состав идиомы уйти / погрузиться с головой во что-либо здесь используется для описания создания кокона (который метафорически сопоставляется с бурнусом), а значение увлеченности процессом исчезает. Аналогичным образом в строках «И тянется глухой недоразвиток / Как бы дорогой, согнутою в рог» («Преодолев затверженность природы…») характеристика дороги лексически соответствует идиоме согнуть в рог, однако высказывание лишается семантики обращенного на объект насильственного действия.
«В лицо морозу я гляжу один» («В лицо морозу я гляжу один…», 1937) – идиома смотреть/глядеть в лицо/в глаза чему-либо, как правило, сочетается со словами проблема, опасность, факты и т. п. и по смыслу связана с идеей способности человека осознать некоторые неприятные явления, не пренебрегая их значимостью. Можно было бы предположить, что, заполняя валентность идиомы лексемой мороз, Мандельштам наделяет это явление отрицательными коннотациями. Тем не менее в стихах их нет – наоборот, в тексте выражается ощущение спокойствия («Его прищур спокоен и утешен») и чуда («Равнины дышащее чудо»). Фразеологический смысл нейтрализуется благодаря общему контексту антропоморфного описания зимнего дня: лицо мороза, без морщин равнины дышащее чудо, солнце щурится.
Вероятно, дискуссионным может показаться пример из стихотворения «Чернозем» (1935): «Вся рассыпаючись, вся образуя хор, – / Комочки влажные моей земли и воли». Неоднократно отмечалось, что выделенное словосочетание восходит к названию революционного общества «Земля и воля» (см., например: [Гаспаров М. 2001: 663; Мандельштам 2017: 447]). Не вызывает сомнений, что генетически словосочетание в стихотворной строке и название организации действительно связаны. Однако думается, что эта связь не проявляется в семантическом развитии стихотворения, более того, привнесение ассоциаций с революционной борьбой, тайной организацией и т. п. только усложнит и без того многоплановый текст. В этом случае требуется не столько минимальное усилие опознать идиому из культурного фонда, сколько серьезное усилие, опознав ее, не включать ее семантику в текст.
Мандельштам, буквализуя название народнической организации (именно поэтому в тексте не стоит кавычек), возвращается к смыслу каждого слова по отдельности (другой вопрос, насколько они, в свою очередь, культурно нагружены). С землей эта буквализация выражена, очевидно, в словосочетании комочки…земли. С волей дело обстоит сложнее. На грамматическом уровне в строке «Комочки влажные моей земли и воли» земля и воля через притяжательное местоимение связаны с говорящим субъектом. Если «комочки моей земли» понятны сами по себе, то «комочки моей воли», надо полагать, объясняются через идиоматику. НКРЯ уже с 1925 года фиксирует выражение собрать волю в комок[42]. Соответственно, обсуждаемая строка основывается на прямом и переносном значении слова комок / комочек (при этом в строках стихотворения воля одновременно означает и психологическое состояние, и ‘свободу’). Однако это еще не объясняет, почему земля и воля, каламбурно уравненные между собой, связаны с субъектом речи. Один из возможных ответов подсказан предшествующим стихом: земля (чернозем) «Вся рассыпаючись, вся образуя хор». Допустимо предположить, что «комочки влажные моей земли и воли» – это уточнение к слову хор. Тогда интересующая нас фраза «Комочки влажные моей земли и воли» описывает не только чернозем, но и занятие поэта (при таком прочтении семантика слова земля включает в себя компонент ‘принадлежащая, находящаяся в собственности территория’).
Сложно формализуемым оказывается следующий случай: «Холодным шагом выйдем на дорожку, / Я сохранил дистанцию мою» («Довольно кукситься. Бумаги в стол засунем…», 1931). Словосочетание сохранил дистанцию совпадает с коллокацией сохранять (держать) дистанцию. По-видимому, коллокация в этих строках буквализуется. Глагол сохранить здесь значит ‘сберечь, сохранить’, и этот смысл поддерживается контекстом: «Держу пари, что я еще не умер». Дистанция же предстает не пространственным промежутком, который надо соблюдать (согласно смыслу коллокации), а расстоянием между стартом и финишем. Хотя контекст стихов задает спортивную метафорику («Что я еще могу набедокурить / На рысистой дорожке беговой»), и беговая дорожка, и дистанция использованы не только в прямом, но и в переносном значении – как своего рода жизненная дистанция, путь (ср.: [Видгоф 2015: 146]).
Интересный случай представляет собой первая строка другого воронежского стихотворения – «Когда щегол в воздушной сдобе» (1936). Словосочетание воздушная сдоба не только отсылает к вкусному, мастерски приготовленному хлебобулочному изделию, но и актуализирует коллокации
Талантливый драматург, романист, эссеист и поэт Оскар Уайльд был блестящим собеседником, о чем свидетельствовали многие его современники, и обладал неподражаемым чувством юмора, которое не изменило ему даже в самый тяжелый период жизни, когда он оказался в тюрьме. Мерлин Холланд, внук и биограф Уайльда, воссоздает стиль общения своего гениального деда так убедительно, как если бы побеседовал с ним на самом деле. С предисловием актера, режиссера и писателя Саймона Кэллоу, командора ордена Британской империи.* * * «Жизнь Оскара Уайльда имеет все признаки фейерверка: сначала возбужденное ожидание, затем эффектное шоу, потом оглушительный взрыв, падение — и тишина.
Проза И. А. Бунина представлена в монографии как художественно-философское единство. Исследуются онтология и аксиология бунинского мира. Произведения художника рассматриваются в диалогах с русской классикой, в многообразии жанровых и повествовательных стратегий. Книга предназначена для научного гуманитарного сообщества и для всех, интересующихся творчеством И. А. Бунина и русской литературой.
Владимир Сорокин — один из самых ярких представителей русского постмодернизма, тексты которого часто вызывают бурную читательскую и критическую реакцию из-за обилия обеденной лексики, сцен секса и насилия. В своей монографии немецкий русист Дирк Уффельманн впервые анализирует все основные произведения Владимира Сорокина — от «Очереди» и «Романа» до «Метели» и «Теллурии». Автор показывает, как, черпая сюжеты из русской классики XIX века и соцреализма, обращаясь к популярной культуре и националистической риторике, Сорокин остается верен установке на расщепление чужих дискурсов.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.