К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [35]
«Будут люди холодные, хилые / Убивать, холодать, голодать» – по отношению к людям глаголы холодать и голодать всегда употребляются в паре (в значении ‘бедствовать, нуждаться’, ср.: [Виноградов 1977: 167]). Таким образом, в буквальном перечислении тягот, которые будут претерпевать люди на войне, проступает устойчивое сочетание, усиливающее семантику ‘бедствования’.
Внимания заслуживают строки: «И в своей знаменитой могиле / Неизвестный положен солдат», в которых буквализована могила неизвестного солдата. Это словосочетание обозначает мемориальный архитектурный объект, поставленный на месте символического погребения неопознанного солдатского тела[39]. И в этих строках, и в названии стихотворения Мандельштам оперирует сочетанием неизвестный солдат как отдельным именем, не метонимически обозначающим множество убитых, а называющим конкретного человека с его знаменитой могилой (под сводами Триумфальной арки в Париже).
«Без руля и крыла совладать». Традиционно эта строка рассматривается как цитата из «Демона» Лермонтова: «На воздушном океане / Без руля и без ветрил», причем ветрила, очевидно, заменяются на крыло. В свете нашей темы важно, что эта строка Лермонтова вошла во фразеологический фонд русского языка и получила значение ‘без ясного направления и определенной цели в жизни’ [Молотков 1968: 402]. Надо полагать, идиоматизация цитаты произошла в 1910–1930‐е годы, поскольку словарь Михельсона не фиксирует ее как фразеологическую единицу. См., однако, примеры: «В этом торопливом бунтарстве без руля и без ветрил, в этой неистовой погоне за немедленной известностью…» (С. К. Маковский, 1921); «Он утрачивает душевное равновесие, плывет по морю житейскому без руля и без ветрил» (Н. В. Устрялов, 1927); «Вторая ошибка в том, что вы мечтали „без руля и без ветрил“, как и куда толкнет случай» (К. С. Станиславский, 1938).
Интересным образом при таком узуальном контексте значение выражения начинает двоиться. С одной стороны, в свете строфы, где и появляется без руля и крыла, смысл языкового фразеологизма не учитывается и выражение прежде всего отталкивается от строки Лермонтова. Однако лермонтовская метафора буквализуется: если у поэта XIX века светила метафорически уподоблены кораблю, то в «Солдате», как следует из цитаты, речь идет не о метафоре, а о настоящих частях самолета.
С другой стороны, Мандельштам, по-видимому, имеет в виду и языковое значение фразеологизма уже без лермонтовской семантики. Так, невозможность самостоятельно справиться с воздушной могилой оказывается связанной не только с отсутствием буквальных руля и крыла, но и с человеческими качествами самого субъекта. Он как будто предстает человеком ‘без ясного направления и определенной цели в жизни’. Этот план подкрепляется глаголом совладать, у которого актуализируется идиоматическое значение – см. выражение совладать с собой. Заметим, что в следующей строфе идиомы, описывающие уже Лермонтова Михаила, продолжают разворачивать этот же план – разговор о человеческом характере и свойствах личности.
«Миллионы убитых задешево / Протоптали тропу в пустоте, – / Доброй ночи! всего им хорошего…» – в словах протоптали тропу проступает идиома проложить дорогу (‘создать путь, по которому впоследствии смогут пройти другие’). Эта метафорическая дорога помещается в буквальный, хотя и трансцендентный контекст: миллионы убитых своей смертью проложили ее для новых, будущих погибших. Смерть осмысляется как долгий путь, тому подтверждением служат слова всего <…> хорошего, которые употребляются в житейских ситуациях прощания.
«Весть летит светопыльной обновою». Словосочетание весть летит связано с нормативными коллокациями, в которых новость сочетается с глаголами полета: вести прилетели, до нас долетели вести и т. п. Выражение весть летит здесь воспринимается дословно, поскольку речь идет о летящем свете.
«Лучше сердце мое разорвите / Вы на синего звона куски» («Заблудился я в небе – что делать?..», 1937) – обыгрывается идиома сердце разрывается на части. В стандартном употреблении это характеристика чувств субъекта, описание сильнейшей душевной боли. Здесь же сердце говорящего оказывается объектом чужого воздействия, слова идиомы используются в прямом значении – герой просит разорвать его сердце на синего звона куски (идиоматический смысл при этом сохраняется). Занятно, что в одном из ранних списков этого стихотворения строка читалась по-другому – «Лучше сердце мое расколите» [Гаспаров М. 1996: 116] (этот глагол сочетается с кусками звона). Этот вариант также строится на идиоматике – в строке переосмыслено выражение разбить сердце (раз сердце можно разбить, значит, его можно и
