К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама - [104]
Конечно, поэтический текст отличается от разговорной речи, и законы, характерные для понимания бытового языка, действуют не в полную силу в поэзии и т. п. Очевидно также, что читатель способен получать эстетическое удовольствие от нарушения указанных принципов. Все это не вызывает сомнений. Но справедливо также и то, что восприятие поэтического языка не может полностью отказаться от тех языковых механизмов, о которых мы писали выше. Поэтому мы исходим из того, что принцип обеспечения общих семантических компонентов лексического ряда работает для читателя.
Держа в голове очерченные контуры теоретической модели, рассмотрим ее на конкретном примере. В свое время Л. С. Выготский, полемизируя с А. А. Потебней и его последователями, настаивающими на визуальном характере поэзии и ее образной природе, обратился к стихам Мандельштама:
Можно с совершенной ясностью показать, что почти все художественные описания строятся с таким расчетом, что делают совершенно невозможным перевод каждого выражения и слова в наглядное представление. Как можно себе представить следующее двустишие Мандельштама:
Для наглядного представления это есть явная бессмыслица: «черный лед горит» – это непредставимо для нашей прозаической мысли [Выготский 2001: 202–203].
Действительно, приведенные Выготским строки достаточно сложно визуализировать. Однако читателю они кажутся если и странными, то интуитивно понятными. Дело в том, что конструкции и лексика этих строк актуализируют целый ряд понятных выражений и ситуаций. Так, в узусе губы могут гореть (в частности, на морозе, ср. лед); на губах оказывается синонимически близким выражением фразеологизма на устах – ‘о готовности сказать что-либо’; на устах (губах) поэтому может быть слово, а если может быть слово, то может быть и воспоминание; при этом гореть близко к слову горячий, а горячими в переносном смысле (‘пылкий, страстный’) могут быть и слова; холодный лед может вызывать ощущение, будто он обжигает (горит); черный лед соотносится по контрасту со льдом белого цвета; одновременно мы можем представить, что в ночном мраке лед кажется черным; но главное, в контексте загробного мира (стигийский), который традиционно ассоциируется с мраком, появление цветовой характеристики черный не становится неожиданным.
Хотя мы не ставим своей целью со всей точностью и аккуратностью описать механизм восприятия именно этих строк Мандельштама, нам думается, что все указанные конструкции и семантические ассоциации возникают в сознании читателя. Сознание незаметно для разума проверяет сочетаемость семантических полей слов и обнаруживает, что несмотря на то, что явленный в тексте словесный ряд может быть немного странным, в целом все эти слова могут сочетаться в определенных контекстах, а в языке есть почти аналогичные конструкции, в которых близкие слова (слова из тех же семантических полей) выглядят нормативными. Так, одномоментно подбирая общие семантические компоненты и находя аналоги слов в ближайших семантических полях и их пересечениях (значительную роль тут играет и семантический контекст всего произведения), сознание каким-то образом готово воспринять приведенные строки Мандельштама. Подчеркнем, что мы сейчас не говорим о логическом понимании – речь идет именно о попытке реконструировать незаметную для нас работу сознания.
Итак, мы видим, что в процитированных Выготским двух строках Мандельштама лексический ряд встраивается в достаточно большое количество семантических и языковых контекстов, что, по всей вероятности, сознанием читателя воспринимается как то, что каким-то образом в целом понятно.
Прежде чем вернуться к идиоматике, отметим, что Выготский, по сути, в рассматриваемом фрагменте (как и в других разделах «Психологии искусства») сформулировал важнейший принцип семантической поэзии: она переживается именно в языковом плане, тогда как визуальная составляющая является факультативной (зрительные образы могут как возникать, так и не возникать при чтении модернистских текстов)[116]. Представляется, что Выготский очень точно зафиксировал тот сдвиг, который произошел с поэзией XX века: именно начиная с модернизма поэзия в общем и целом перестала считать визуальную достоверность текстов единственным и важнейшим критерием эстетической ценности произведения[117].
Существуют экспериментальные наблюдения, доказавшие, что попытки воспринимать тексты модернистов исключительно в визуальном плане кончаются неудачей. Эти данные находятся в книге А. Р. Лурии «Маленькая книжка о большой памяти. Ум мнемониста» (1968). В ней исследователь описывает человека с феноменальной памятью, которая во многом была основана на развитом зрительном воображении. Лурия заинтересовался тем, как выдающийся мнемонист воспринимает поэзию, и предложил ему отрефлексировать ряд строк из стихотворений Б. Пастернака и Н. Тихонова. У мнемониста каждое слово рождало яркий визуальный образ, и именно поэтому он не мог понять смысла поэтического высказывания: образы громоздились, уводя от основного содержания текста! Стихи Пушкина при этом мнемонистом были восприняты более или менее успешно [Лурия 2017: 124–131].
Серия «Классики за 30 минут» позволит Вам в кратчайшее время ознакомиться с классиками русской литературы и прочитать небольшой отрывок из самого представленного произведения.В доступной форме авторы пересказали наиболее значимые произведения классических авторов, обозначили сюжетную линию, уделили внимание наиболее важным моментам и показали характеры героев так, что вы сами примите решение о дальнейшем прочтении данных произведений, что сэкономит вам время, либо вы погрузитесь полностью в мир данного автора, открыв для себя новые краски в русской классической литературе.Для широкого круга читателей.
Серия «Классики за 30 минут» позволит Вам в кратчайшее время ознакомиться с классиками русской литературы и прочитать небольшой отрывок из самого представленного произведения.В доступной форме авторы пересказали наиболее значимые произведения классических авторов, обозначили сюжетную линию, уделили внимание наиболее важным моментам и показали характеры героев так, что вы сами примите решение о дальнейшем прочтении данных произведений, что сэкономит вам время, либо вы погрузитесь полностью в мир данного автора, открыв для себя новые краски в русской классической литературе.Для широкого круга читателей.
Статья напечатана 18 июня 1998 года в газете «Днепровская правда» на украинском языке. В ней размышлениями о поэзии Любови Овсянниковой делится Виктор Федорович Корж, поэт. Он много лет был старшим редактором художественной литературы издательства «Промінь», где за 25 лет работы отредактировал более 200 книг. Затем заведовал кафедрой украинской литературы в нашем родном университете. В последнее время был доцентом Днепропетровского национального университета на кафедре литературы.Награжден почётной грамотой Президиума Верховного Совета УРСР и орденом Трудового Красного Знамени, почетным знаком отличия «За достижения в развитии культуры и искусств»… Лауреат премий им.
Ранний период петербургской жизни Некрасова — с момента его приезда в июле 1838 года — принадлежит к числу наименее документированных в его биографии. Мы знаем об этом периоде его жизни главным образом по поздним мемуарам, всегда не вполне точным и противоречивым, всегда смещающим хронологию и рисующим своего героя извне — как эпизодическое лицо в случайных встречах. Автобиографические произведения в этом отношении, вероятно, еще менее надежны: мы никогда не знаем, где в них кончается воспоминание и начинается художественный вымысел.По всем этим обстоятельствам биографические свидетельства о раннем Некрасове, идущие из его непосредственного окружения, представляют собою явление не совсем обычное и весьма любопытное для биографа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Предисловие известного историка драмы Юрия Фридштейна к «Коллекции» — сборнику лучших пьес английского драматурга Гарольда Пинтера, лауреата Нобелевской премии 2005 года.
Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.