Изменившийся человек - [37]
— Вы так хорошо подготовились! — говорит Роберта.
— Естественно, — отвечает Колетт.
— Вы бы удивились, с какими репортерами мне приходилось иметь дело, — продолжает Роберта.
Колетт поворачивается к Винсенту, пригнув голову, как боксер. Бедняжка, она не приучена задавать незнакомым личные вопросы.
— Давайте вернемся немного назад, — говорит она. — Думаю, нашим читателям захочется узнать, что вас привело к Движению арийского сопротивления.
— Хороший вопрос, — с застенчивой улыбкой говорит Нолан, при этом уверенно глядя в глаза собеседнице. Словно они одни в комнате. У Мейера привычка соблазнять прессу стала второй натурой. Но тут можно было бы поучиться.
Вчера на совещании Бонни не захотела сказать точно, что будет Винсент говорить репортеру. Сказала, что чем дольше они с Винсентом разговаривали, тем больше снималось поверхностных слоев и выяснялось, что причин и объяснений много. Почему он сошелся с ДАС, почему ушел. Главное — каков он сам.
— Винсент интуитивный человек, — сказала тогда Бонни. — Все понимает. Даже про моих детей. Думаю, мы должны довериться его инстинктам. Он поймет, что нужно конкретному репортеру и чего требует каждая ситуация.
— В общем, — говорит Винсент, — дело в Налоговом управлении.
— Налоговом управлении? — говорит Колетт.
— Можно, я вернусь немного назад?
— Пожалуйста, — говорит Колетт. — Чувствуйте себя свободно.
— В детстве я знал только, что отец бросил маму, а потом умер, мы с мамой очутились в трудном положении. У меня были неприятности, детские. Наверное, мне не хватало внимания. Но в конце концов я как-то собрался. Более или менее. Закончил школу, нашел работу, потом другую работу. Подружки и так далее. Но все не вытанцовывалось. Скучновато, да?
— Нисколько. — Колетт что-то записывает.
— Я, типа, потерял контакт с матерью. А потом все посыпалось. Меня уволили. Разошелся с подругой, остался без денег и практически без дома. Потом однажды завтракали с друзьями в кафе на шоссе восемнадцать, и вдруг входит мой двоюродный брат Реймонд. Это было странно. Я не виделся с ним, ну, лет пять. Рассказываю ему мою печальную историю, и он говорит: все понятно. А я говорю: что значит «понятно»? Ничего не понятно. Он говорит: никогда не мог понять, почему, кроме тебя, все в семье знают, что твоего отца зацепило Налоговое управление за какой-то мухлеж с бухгалтерией, когда он пытался завести свой жалкий электрический бизнес. Какой-то мерзавец из управления добрался до него, какой-то уполномоченный правительственный убийца, и стал его трепать. Отец все потерял, оставил нас и выстрелил себе в рот. Он сделал это в гараже у моего дяди, отца Реймонда. Кровь, грязь, папа Реймонда заставил прибирать маму Реймонда, хотя брат-то был его.
— Боже, как жаль, — говорит Колетт.
— Это не ваша вина, — говорит Винсент. — Не ваша вина и не ваша проблема. Мне было три года.
Колетт невольно бросает взгляд на Мейера, потом на Бонни — та сидит с открытым ртом. Бонни раньше этого не слышала? Почему-то Мейер думает, что не слышала. Колетт что-то записывает, останавливается, пишет дальше. Тут жизненности больше, чем она рассчитывала утром, выходя из редакции.
— Продолжать? — спрашивает Винсент.
— Пожалуйста. Но должна вас предупредить. Мне отпущено всего триста слов…
— А если это сказочный материал? — говорит Роберта.
— И даже если, — отвечает Колетт. — История сказочная. И тем не менее…
— Продолжайте, — говорит Винсенту Бонни. — Какой ужас с вашим отцом.
— Я так и не собрался спросить маму, почему она не рассказала мне, как он умер. Но это отдельная песня. Словом, сижу я в этом кафе с Реймондом, и моя яичница меня уже мало занимает — Реймонд объясняет мне машинным голосом робота, как это все сходится — то, что убило моего отца и что мою жизнь изуродовало, за всем этим правительство Соединенных Штатов и богатые евреи, которые всем владеют и используют негров как оружие для уничтожения белой расы. Сомнения у меня были с самого начала. То есть в аргументах его явные дыры. Вроде, если черные захватывают страну, тогда почему они такие бедные, и зачем евреи тратят столько сил, делая вид, будто Холокост был?
Винсент смотрит на Мейера, тот кивнул — от остальных это не укрылось. Колетт лихорадочно записывает. Мейеру хотелось бы посмотреть, что она там пишет.
— Вот, сижу я в кафе и пытаюсь переварить всю эту тяжелую хреноту. Он говорит про Уэйко и Руби-ридж, а я все думаю о том, что он рассказал про отца. И думаю: у Реймонда, может, и нет полного объяснения, но это все-таки какое-никакое объяснение. А я всегда думал, что это все случайно посыпалось мне на голову, как птичье дерьмо с неба и…
— И больше ни на чью, — вставляет Колетт.
— Простите? — Винсент улыбается.
— На вашу голову и больше ни на чью.
Колетт слегка разрумянилась.
— На мою и больше ни на чью, — повторяет Винсент. — Вы правильно меня поняли.
Бонни шумно выдыхает. Она боялась дышать, пока говорил Винсент. Сейчас она сцепила руки, как будто только что смотрела на выступление сыновей в школьном театре. Она слышала, как ребенок репетирует, и теперь рада тому, что он не сплоховал перед публикой. Публикой в составе одного человека — одной женщины, невольно растроганной этим мальчиком-переростком из рабочего класса, этим бедолагой и, по сути, приятным молодым человеком, которому жизнь не дала ни одного шанса. Да сколько нужно неудач, чтобы ты превратился в человека с эсэсовскими татуировками? Это так по-американски. Если у тебя было тяжелое детство, все прощается. По этой логике Мейер должен был бы стать Чингисханом.
Книга «Голубой ангел» (2000 г.) – «университетский роман», история отношений разочарованного немолодого профессора частного университета, в прошлом писателя, и его талантливой студентки. Любовная интрига становится причиной крушения как супружеской жизни, так и карьеры героя. Коллизия в книге Ф.Проуз во многом повторяет сюжет знаменитого фильма «Голубой ангел» с Марлей Дитрих в главной роли. Символично, что первая нашумевшая книга профессора, успех которой он не может повторить, тоже носит название «Голубой ангел».
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.