Изменившийся человек - [35]
— Свет, пожалуйста, — говорит миссис Грейбер.
Кто-то гасит свет, и на стене появляется изображение афганской женщины в черном блестящем балахоне.
Светя себе фонариком, который она из озорства иногда направляет в глаза детям, миссис Грейбер читает вслух. «Среди самых одиозных эдиктов Талибана — закон, требующий, чтобы немусульмане носили опознавательный знак». Еще щелчок, и появляется изображение старого еврея в Германии, с нашитой на пальто желтой звездой. На случай, если какой-то тупица не понял, к чему ведет Линда Грейбер. Половина класса — евреи. Они знают о желтых звездах с рождения. Остальные нагнали их в восьмом классе, когда проходили Анну Франк. И все равно Дэнни становится неловко, как будто дело касается лично его.
Может, не стоило ему курить траву. Есть что-то неприятное в том, как каждая мысль скользко съезжает к другим — в данном случае к воспоминаниям о прошлой ночи.
Среди ночи он встал пописать и нашел на полу ванной журнал «Солдат удачи». Он готов был увидеть и какашку, плавающую в унитазе, или журнал «Пентхаус» со слипшимися страницами. Вот как противны ему признаки присутствия Винсента Нолана. Это что же, нацист сидел здесь, какал и читал журнал? Или сидел, читал и дрочил? Что из двух отвратительнее?
Дэнни сел на край ванны и вдруг занервничал в собственной ванной комнате — стал листать то, что оказалось каким-то дурацким журналом моды, с рекламой ботинок и военной амуниции, полевого снаряжения, фляг, именующихся у этих кретинов системами гидрации. Фальшивые армейские медали, чтобы прикалывать их к фальшивому камуфляжу. И потом, конечно, реклама оружия. Сперва было жутковато, но потом ему особенно приглянулась серебристая полуавтоматическая винтовка Модель 92b1 Она выглядела легенькой и обтекаемой, словно какой-то богомол-инопланетянин. Он пролистал фотографии тайных операций в зарубежных странах, задержался на заметке о бывшем американском дипломате, оказавшемся наркобароном в Южной Америке, затем перешел на статью о взрыве в Оклахома-Сити, где, так же, как в нескольких других статьях этого номера, доказывалось, что Тим Маквей не мог действовать в одиночку. Другой арендованный желтый фургон, что-то насчет мотеля… Дэнни скоро потерял нить. Наверное, спать хотелось.
Утром, когда он проснулся, журнала уже не было. Макс, скорее всего, его не видел — похоже на личное послание Винсента Нолана ему, Дэнни.
В кухне он чуть не заговорил о журнале, когда мама и Макс хвалили друг друга за то, как хорошо они поступили, приняв бездомного. Ему хотелось сообщить матери, что читает ее новый друг, особенно после того, как она привела его им в пример. Трудно сказать, насколько этот журнал уронил бы Винсента в ее глазах после информации, уже предъявленной в виде наколок. Ну и что? Наколки — это из прошлого. Он с тех пор мог перемениться. Но журнал-то он сейчас читает. Что-то подсказало Дэнни отложить разговор о журнале до какого-то другого случая, когда это может пригодиться.
— Дэнни? — Голос миссис Грейбер отбойным молотком взламывает его забытье. — Вы с нами? Вы жи-ивы?
Почему она выделила Дэнни? Нет, он неправильно думал, что из-за травы не станешь в школе подозрительным.
Дэнни и миссис Грейбер встречаются взглядами. Полный контакт. Она понимает, что он не слушал. Он понимает, что она разочарована в нем — и в себе тоже, потому что опять не смогла добиться его внимания. Все понятно, кроме того, надеется Дэнни, что он забалдел. А почему она его назвала? Она читает по списку. Значит, должны быть еще чьи-то имена.
— Дэнни, вы один из трех учеников, которые до сих пор не соизволили сообщить мне тему своей итоговой работы.
Ну тебя, думает Дэнни. Нет, постой. Он начинает соображать. Итоговая. Работа. Тема. Выбрать человека, который изменил ход истории в двадцатом веке.
— Гитлер. — Почему Дэнни так сказал? Не потому ли, что у него с фюрером общая ванна?
— Это очень непростая тема, — говорит миссис Грейбер. — Вы правда думаете, что хотите взять такой сложный предмет после того, как провели целый год на этом стуле, ни разу не показав, что вообще намерены работать? Может быть, вам стоит еще раз подумать, прежде чем тратить время на изучение человека, который принес столько вреда, причинил столько зла…
— Иди ты, — вырывается у него как отрыжка.
— Что такое? — Ей даже не надо повышать голос. Все перестали дышать.
— Ничего. — Это должно прозвучать невинно. Последствия могут быть какие угодно.
Миссис Грейбер колеблется. Хочет устроить из этого историю? Настолько ли она обозлилась на Дэнни, чтобы самой пришлось остаться после уроков?
— Значит, Гитлер, да? — спрашивает Дэнни.
— По-видимому, — говорит она.
Класс рад, что напряжение спало, все смеются, словно это был анекдот. Миссис Грейбер что-то записывает — вероятно, «Гитлер». Рядом с фамилией Дэнни.
Тут в самую нужную секунду звенит звонок.
— Давайте ваши газетные вырезки, — поет им вслед миссис Грейбер. Как только открываются двери класса, голос ей мягчеет настолько, что становится почти нормальным.
В коридоре Дэнни замедляет шаги, и его рысцой нагоняет Хлоя.
— Это было круто, — говорит Дэнни. — Курнул перед этим…
Книга «Голубой ангел» (2000 г.) – «университетский роман», история отношений разочарованного немолодого профессора частного университета, в прошлом писателя, и его талантливой студентки. Любовная интрига становится причиной крушения как супружеской жизни, так и карьеры героя. Коллизия в книге Ф.Проуз во многом повторяет сюжет знаменитого фильма «Голубой ангел» с Марлей Дитрих в главной роли. Символично, что первая нашумевшая книга профессора, успех которой он не может повторить, тоже носит название «Голубой ангел».
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.