Излучина Ганга - [71]

— Честное слово, не представляю себе, как ты это осуществишь. До Калькутты шестьсот миль.

Рамоши возразил:

— А мы не в Индию, я собираюсь в Бирму.

— А до нее сколько?

— Миль двести, должно быть. Или поменьше.

Казалось, он все уже продумал. Гьян попытался вспомнить карту Юго-Восточной Азии, но так трудно было определить расстояние до берегов Бирмы.

— Когда я сидел в первый раз, пятеро удрали, — продолжал Гхасита. — Они сперли катер и причалили где-то около Тавоя, в Бирме.

— Но ты же не будешь знать толком, куда плывешь?

— Почему? Когда задует юго-западный муссон, тут уж не ошибешься. В конце концов, причалим там, куда нас ветром вынесет. Побережье тянется на Тысячу миль от Мергуя до Акьяба, а потом до самого Малайского полуострова. И все это населенные места. А уж оттуда в Индию рукой подать.

— Что же случилось с теми пятью беглецами? — спросил Гьян.

— С ними? Этих дураков поймали! — с презрением ответил Рамоши. — И все потому, что они приплыли в Бирму без гроша в кармане. Дурни!

— Так ведь и ты приплывешь без денег, тут много не скопишь.

— У нас деньги будут, — уверил его Рамоши. Как ни странно, говоря о своих планах, он все время употреблял множественное число: «мы поплывем», «у нас будут…» Гьян пока предпочитал говорить: «твой замысел». — Да, деньги у нас будут, — продолжал Рамоши. — На лодку и все прочее.

— Сколько стоит лодка? — спросил Гьян. — Достаточно вместительная, с парусом.

— Шесть соверенов. Я приценялся.

— Соверенов?!

Гхасита посмотрел на него с сожалением, как на чудака.

— Ну конечно. Кому охота получать бумажные деньги? Ни тут, ни там, куда мы пристанем, они вовсе не нужны. На тюремных рупиях специальные номера. Ты не знал? Чтобы всегда можно было проследить. Нам годится только золото.

— Откуда же ты возьмешь шесть монет?

— Постой-ка, — прервал Рамоши. — Видишь вон ту одинокую пальму на дороге, ну, вон ту, что прогнулась, словно локоть? Видишь ее?

— Да, — Гьян повернул голову. — Ты говоришь про вон ту?..

Большой Рамоши расхохотался в восторге от того, что ему удалось отвлечь Гьяна и заставить на мгновение отвернуться. Он разжал кулак. На ладони в закатных лучах поблескивал золотой соверен.

— Теперь ты мне доверяешь? — спросил Рамоши.

Гьян попытался скрыть изумление. Конечно, объяснить это нетрудно. Он скорее всего стащил монету в конторе, хотя, как она попала туда, не совсем понятно.

— Как тебе сказать… Ты заставил меня отвернуться, а сам вытащил откуда-то золотой. Не иначе, ты украл его в конторе — не из Индии же привез, в самом деле.

Рамоши нахмурился.

— Ах, бабу-Джи[63], ты подозрительнее самого Маллиган-сахиба, — вздохнул он. — Это и правильно, надо быть подозрительным. А то пропадешь. Но ведь мы с тобой друзья, и между нами не должно быть подозрений. Только открытое сердце. Так что я скажу тебе всю правду, и моя жизнь будет у тебя в руках. Иначе как мне тебе доказать, что я тебя не обманываю и не дурачу? Дело в том, что я не прятал монету в одежде и не стащил ее, во всяком случае, не здесь стащил. Я привез ее с собой из Индии — у себя в кхобри.

— Что такое кхобри?

— Видел ты в Индии факиров, которые вытаскивают разные вещи изо рта? Как ты думаешь, где они вес это прячут? В кхобри. Это вроде защечного мешка, где животные хранят пищу. Только у нас он на мягкой стенке горла. В нашем племени каждому мальчугану делают такой мешочек. Это очень важно и может пригодиться еще до того, как мы совершаем первую кражу во имя Веталы. А умилостивить Вегалу, ты же знаешь, можно только краденым золотом.

— Но как вам делают это?.. — слово застряло у Гьяна в горле.

— Кхобри? С самого детства нас заставляют таскать в горле свинцовый шарик, привязанный на нитке, торчащей изо рта, как грузило на удочке. Каждое утро этот шарик смачивают в какой-то едкой жидкости, наши жрецы знают рецепт. Шарик тяжелый, вот он постепенно и продавливает углубление под ухом у самой стенки горла. А потом, когда ямка становится поглубже, она зарастает со всех сторон. Остается едва заметная шелка. Через несколько недель кхобри готово, этот тайный карман выдержит самый строгий обыск. Дальше уже все зависит от практики. Посмотри!

И на глазах у Гьяна Рамоши проглотил соверен.

— Сколько же может уместиться в твоем… кхобри?

Великан покатился со смеху.

— Теперь ты стал любопытен, бабу-джи! Достаточно, чтобы купить лодку и продержаться некоторое время в Бирме. А потом уж будем полагаться на самих себя. Значит, готов ты ко мне присоединиться?

Гьян, задумавшись, смотрел на солнце, опускавшееся за пальмы. Два месяца назад он бы отверг подобное предложение без колебаний. Но теперь он почувствовал внезапное и непреодолимое желание бежать. Бежать в Бирму или куда угодно, лишь бы расстаться с землей разбитых надежд, где он никому не нужен. Когда-то он решил, что это его земля, что он поселится здесь в коттедже среди кокосовых пальм, таких, как те, что сейчас перед ними. Поселится вместе с женой, похожей на Сундари, чьи фотографии до сих пор спрятаны возле его сердца…

Но земля отвергла его. Он здесь словно мышь, выкрашенная яркой краской и выпущенная на волю, — другие мыши считают ее чужой. Как мечтал он вырваться отсюда, чтобы эта залитая солнцем преисподняя осталась далеким воспоминанием.