Изгнание из ада - [107]
— Percentagem... как это сказать?
— Процентная ставка. Я должен сейчас…
— Пыль, сейчас мы быстренько ее смахнем и…
— Старый я, усталый и…
— Соль! Нужно немножко посолить. Соль у нас есть? Нет соли, нет и денег…
— Sem mais... как это сказать?
— «И Он благословит хлеб твой и воду твою; и отвращу от вас болезни».
— Как это сказать?
— «Отвращу от вас…»
— Еще полешко, да, хорошо горит, ярко…
— «…болезни»!
— Sem mais... — В конце письма. — Как это сказать?
Иосиф бен-Израиль и его Общество «безвременно убиенных» обратились к городским властям с прошением дозволить еврейской общине Амстердама устройство собственного еврейского кладбища. После всех гонений, лишений и жертв старые евреи здесь, в liberdade, боролись за то, чтобы их похоронили в освященной по еврейскому обряду земле. Магистрат решил предоставить евреям для кладбища прекрасный земельный участок за городом, на берегу Амстела. Этот участок раввины португальской общины освятили как место упокоения евреев в их Новом Иерусалиме: Бет-Хаим-на-Амстеле.
Отец достиг желаемого: он был погребен в еврейской земле. Одновременно с матерью. Она умерла в ночь бдения над усопшим.
— Я посижу подле него, а вы идите спать! Оставьте меня с ним наедине! Мне нужно кое-что ему сказать, с глазу на глаз. Сяду вот тут и… До чего же холодная у него рука! Возьму ее в свои, согрею и…
Эсфирь и Манассия ушли к себе. А утром нашли мать, она ничком упала на смертный одр отца.
— Нет, это надо изменить! Можно ведь? Или все уже в типографии? — Отец.
— Почему? Посмотри, Ханзи, извещения о смерти в газете. Я все сделала так, как принято! — Бабушка.
— Извини, мама! Сама подумай: с глубоким прискорбием извещаем, что наш любимый супруг, отец и так далее Рихард Абраванель после долгой, терпеливо снесенной болезни…
— По-твоему, он не был терпелив? Ладно. Не был. Но ты же не хочешь, чтобы в объявлении стояло «нетерпеливо»?
— Нет. Дай мне договорить! Речь не об этом. Я о другом: на семьдесят шестом году жизни неожиданно ушел от нас! Как можно писать — неожиданно!
— Говорю тебе, Ханзи, загляни в извещения о смерти и в уведомительные карточки. Все так пишут. Вот! Пожалуйста! В сегодняшней газете!
— Мама! Этому человеку было тридцать девять! А отцу — почти семьдесят шесть, и он долго болел. Нельзя тут написать «неожиданно»!
— А для меня разве не было неожиданностью, когда я проснулась оттого, что он не храпел? Потому что умер. По-твоему, было пора? По-твоему, мы только того и ждали? Может, напишем: наконец-то ушел от нас?
— Мама! Конечно же нет. Посмотри вот на это извещение. Тут написано: почил в Бозе.
— Рихард умер рядом о мной, с какой же стати я стану писать «в Бозе»?
— То-то и оно: ты сама говоришь, что нельзя копировать каждое слово других извещений! Может, все-таки не будем писать «неожиданно»?
— То есть ты совершенно серьезно хочешь написать, что он ушел от нас не неожиданно?
— Мама!
На кремации деда каждому, кто видел бабушку, было ясно, что она очень скоро «последует» за ним. Это выражение — «последует за ним» — Виктор слышал снова и снова и спрашивал себя, как можно совершенно спокойно говорить об этом, стоя впереди нее, позади или рядом, а она вроде бы и не слышала. Ему хотелось обнять ее. Но он не смог. Мысль осталась мыслью, потянула за собой другие мысли, но поступком не сделалась. Он никогда не обнимал бабушку. И она никогда не обнимала его. Возможно ли такое? За все время… а ведь он провел у деда с бабушкой очень много времени. Она хоть раз его поцеловала? Быть не может, чтобы она никогда его не целовала. Но вспомнить он не мог. Видел ее дряблое лицо, на котором проступили до странности крупные поры, видел волоски вокруг рта… нет, этот рот никогда его не целовал… видел водянистые глаза, слышал чей-то шепот: «Скоро последует за ним…» — нет, она никогда не обнимала его, частенько останавливала, когда он грозил устроить беспорядок, а не сидел тихонько над вырезными картинками. Даже фаршированную рыбу, как деду, приготовить ему не хотела, сказала только: «Откуда у ребенка такие запросы?»
Но она любила его, любила, Виктор смотрел на нее и знал, что она любила его. Будь ее воля, никогда бы он не попал в интернат. С другой стороны, вышло по ее: она сказала «мы старые!», а значит, интернат. Предпочла быть старой, не пожелала снова стать внуку матерью. Только теперь она действительно была старой, причем сразу смертельно старой. Все для нее вечно было слишком дорого, любое яблоко на рынке, выпуск «Микки-Мауса» — и думать не моги! «Пять пятьдесят! Это же грабеж! Сплошное жулье!» С другой стороны, она дарила ему золотые монетки. Каждый год восемь золотых монеток! На Хануку. Тогда бабушка вешала на стену, обок дедова кресла, богато вышитое панно, с восемью кармашками, и каждый день, восемь дней подряд, Виктор открывал один кармашек и доставал подарок: золотую монетку и три маленькие шоколадки «Милка». А дед, сидя в кресле, каждый день говорил: «Ну, что получило в подарок наше золотко? Золотую монетку!» На что бабушка: «Я-то думала, там камешек, ты ведь все время зовешь его Эйнштейном!»[49] И в каждый из восьми дней они смеялись, из года в год, будто только сейчас придумали эту шутку. Она была частью ритуала, и Виктор бы не удивился, если б ему сказали, что эти фразы предписаны Талмудом, как
Роберт Менассе (р. 1954) — современный австрийский писатель, лауреат нескольких литературных премий.«Блаженные времена, хрупкий мир» (1991) — трагикомическая история жизни некоего философа Лео Зингера, который свято верит, что призван написать книгу, способную изменить мир. В прошлом году это сочинение Лео Зингера — «Феноменология бездуховности» — действительно увидело свет: только написал его за своего героя сам Роберт Менассе.
Роберт Менассе (род. 1954) — известный австрийский прозаик и блестящий эссеист (на русском языке опубликован его роман «Блаженные времена — хрупкий мир») — посвятил свою книгу проблемам политической и культурной истории послевоенной Австрии. Ироничные, а порой эпатирующие суждения автора об «австрийском своеобразии» основаны на точном и проникновенном анализе и позволяют увидеть эту страну в новом, непривычном освещении. Менассе «деконструирует» многие ментальные клише и культурно-политические стереотипы, до сих пор господствующие в общественном и индивидуальном сознании Австрии.
Это история началась с задания написать портреты идеальных мужчин. Что происходило дальше, читайте…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Александр Вяльцев — родился в 1962 году в Москве. Учился в Архитектурном институте. Печатался в “Знамени”, “Континенте”, “Независимой газете”, “Литературной газете”, “Юности”, “Огоньке” и других литературных изданиях. Живет в Москве.
Ольга КУЧКИНА — родилась и живет в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ. Работает в “Комсомольской правде”. Как прозаик печаталась в журналах “Знамя”,“Континент”, “Сура”, альманахе “Чистые пруды”. Стихи публиковались в “Новом мире”,“Октябре”, “Знамени”, “Звезде”, “Арионе”, “Дружбе народов”; пьесы — в журналах “Театр” и “Современная драматургия”. Автор романа “Обмен веществ”, нескольких сборников прозы, двух книг стихов и сборника пьес.
Борис Евсеев — родился в 1951 г. в Херсоне. Учился в ГМПИ им. Гнесиных, на Высших литературных курсах. Автор поэтических книг “Сквозь восходящее пламя печали” (М., 1993), “Романс навыворот” (М., 1994) и “Шестикрыл” (Алма-Ата, 1995). Рассказы и повести печатались в журналах “Знамя”, “Континент”, “Москва”, “Согласие” и др. Живет в Подмосковье.