Глубокоуважамый господин Менассе!
По поручению Управления федерального канцлера мы в настоящее время работаем над проектом «Corporate Design». Для более точного определения круга изучаемых проблем мы намерены провести первую дискуссию. Имеем честь пригласить Вас 26.03 во дворец Шварценбергов (Голубая гостиная) на встречу с экспертами.
В рамках этой встречи предполагается обсудить проблематику взаимоотношений в системе: «Государство — Органы управления — Corporate Identity — Corporate Design».
Мы надеемся на Ваше участие.
С дружеским приветом остаюсь
Ваш
Гюнтер О. Лебиш
(Рекламное агентство Лебиш)
То, что в Голубой гостиной дворца Шварценбергов именно в ту пору, когда в Германии широко обсуждали проблему самосознания нового объединенного государства, намеревались встретиться представители интеллигенции и общественные деятели, дабы выработать основы Corporate Identity Австрийской республики, живо напомнило мне музилевскую «параллельную акцию». В темной и затхлой комнате, наглядно представляющей идею «австрийского самосознания», проступили вдруг контуры книжного стеллажа, стали угадываться корешки читанных-перечитанных книг. Луч света упал на роман Музиля, и мне показалось, что в комнате стало светлей, положение дел немного прояснилось, во всяком случае, инициатива Управления федерального канцлера представилась отнюдь не лишенной смысла.
Современная австрийская действительность и в самом деле обнаруживает отчетливое сходство с той Австрией, о которой писал Музиль в «Человеке без свойств». Мы снова живем в ситуации конца времен, и не только потому, что закончился срок президентства Курта Вальдхайма.[1] Правда, если рассматривать фигуру Вальдхайма как некий симптом или, точнее, как определенную модель эпохи — а в том, что такое рассмотрение возможно и даже необходимо, сомнений нет, — тогда следует признать: и по этой причине тоже. Ведь Вальдхайм был не только первым и единственным президентом Второй Австрийской республики, который оказал на общество просветительское воздействие (совершенно в духе «Диалектики Просвещения»[2]), он к тому же был и последним президентом республики, отмеченной стремлением доказать свою жизнеспособность и самостоятельность. Слащавая история, которую принято именовать «Взлет и величие Второй республики», складывалась прежде всего из гордой уверенности в том, что она, эта самая Вторая республика, демонстрирует преодоление той неуверенности в себе, в которой и заключалась ошибка республики Первой. Разве в период избирательной кампании Вальдхайма, прошедшей под лозунгом «Австрийцы выберут того, кто им по нраву!», мы не стали свидетелями последней, карикатурной гримасы нашей амбиции, связанной с идеей нашей «жизнеспособности и самостоятельности»? В то же время выборы положили конец притязанию на самостоятельность, поскольку стало ясно, что победа Вальдхайма обозначила противостояние идеологического согласия в стране ее материальным интересам. Ведь давно уже было принято решение вновь включить Австрию в более широкий политический и экономический контекст. Так что претензию на жизнеспособность в одиночку стали связывать, в конечном счете, с одним-единственным человеком — с президентом, оказавшимся в международной изоляции и отсиживавшимся в Хофбурге,[3] прозванном острословами «бункером». Его «хофбургское сидение» служило уже не гордому сопоставлению с лагерной судьбой руководителей Первой республики, а связывалось с теми робкими надеждами, которые политическая элита лелеяла отныне в ожидании республики третьей. И по сию пору идея «Третьей республики», а о ней продолжают яростно спорить, представляет собой некую расплывчатую банальность, суть которой сводится лишь к нарастающему в обществе ощущению, что Вторая республика себя полностью исчерпала.
Разумеется, и разговоры о конце Второй республики, и замаячившая впереди идея Третьей республики, и переговоры о вступлении Австрии в Европейский Союз существуют не потому, что в оценке политической стабильности и экономической жизнеспособности Австрии произошли какие-то принципиальные изменения. Дело скорее в том, что в этой стране питают особый пиетет к «концам времен». И правильнее здесь говорить именно о «концах времен», используя множественное число. Ведь истинно австрийский опыт свидетельствует, что в конце времен никакого конца не наступает. Как известно, те, кто появились на свет в конце прошлого века, пережили подобное состояние «конца» четыре раза. Сначала — конец Габсбургской монархии, затем — конец Первой республики, следом — конец Австрийского корпоративного государства, и наконец — «Восточной марки» как составной части Третьего Рейха. Это поколение с усердием и самоотверженностью созидало Вторую республику, структура которой пропитана теперь его опытом, его прагматическим идеализмом, его обмирщенным католицизмом: земное бытие истории преходяще, но всегда существует и метафизическое бытие истории, в нем-то и заключается наше спасение.
