Избранный - [74]
В душе его вскипел гнев, он встал у кровати.
— Боже милостивый, — воскликнул он и добавил с удвоенным пылом, дабы смягчить свою ярость: — Боже милосердный! Почему Ты избрал нас? Потому что мы — Твой народ и Ты избрал нас козлом отпущения для Твоих неврозов? Ты избрал нас, чтобы возложить на нас Твой гнев, Твою ревность, Твои надежды, Твое всемогущество, Твою милость и жалость, Твою отъявленную кровожадность?
Норман сел на кровать. Его трясло. Он взглянул на Билли и осознал тщетность своих проклятий. Они с Билли — соседи по сумасшедшему дому, и ни одному слову их не разделить. Они оба превыше Бога, превыше Иисуса, превыше любого отбора, ведь они — избранные и отчитываются только перед собой.
Но тогда почему они здесь? Почему именно они, а не другие — в элита? И он задумался о себе с холодной логикой тех лет, когда был еще в здравом рассудке. Он вспомнил и о семье, потому что, надо признать, они, и никто боле, упрятали его сюда, когда бремя, возложенное на него, оказалось невыносимым.
— Белла никак не повзрослеет, — сказал он себе, — и я несу эту ношу. Эстер вышла за чужака, и я несу эту ношу. Мой отец, упокой Господи его душу, не справился, и я несу эту ношу. Моя мать не смогла меня отпустить и в конце концов сломала мне хребет. Все они с неуемным аппетитом высасывали из меня соки. Кто я, кроме как их вместилище? Кто я, кроме как их «событие»? Кто я, кроме собственной унылой оболочки? — Он с мольбой посмотрел на Билли. — Научи меня молиться.
Билли взял его за руку.
— Идем, — сказал он, — вместе преклоним колени.
Норман вздрогнул: это кощунство ему претило. Коленопреклоненная молитва — богохульство, как слово «Иисус», и ради памяти отца он обязан воздерживаться от таких слов, как воздерживался сам отец. Его охватило замешательство. Все, что в нем было еврейского, вдруг мучительно пробудилось. Но рядом с ним был Билли, а у Билли другой бог, как и у всех окружающих — и у того, кто грустит в углу, кто давным-давно торчит в этом углу, и у того, кто не отходит от умывальника и всё время моет руки, и у того, кто вечно мурлычет себе под нос, но ничего не говорит. Норман увидел их всех, и в них во всех он увидел собственное отчаяние и одиночество. К глазам его подступили слезы, и в эту минуту он наконец осознал, что отец его оставил, что он теперь один и оплакивать нужно его самого и тех, кто вокруг. Тут слезы наконец пробились сквозь преграду, хлынули из глаз, и он разрыдался, точно осиротевший ребенок.
Он выпустил руку Билли. Он должен молиться сам. Он должен молиться из собственного смятения, собственными унаследованными дозволенными словами. Он хотя бы попробует. Он соединил ладони, довольный тем, как естественно и легко вышел этот давно забытый жест. Он закрыл глаза, надеясь, что старая ветхая вера снизойдет на него. «Шма», — начал он на иврите, чтобы стало понятно, к какому богу он обращается, но вспомнил, что рядом Билли, и решил помолиться за него. «Иисусе», — прошептал он и тут же покосился на того, от чьего лица обращался к Иисусу. Он был рад, что так называемое безумие позволяло обойти ребяческую непристойность этого слова. «Иисусе, — проговорил он и добавил: — Иисусе сладчайший». Его душили рыдания: он оплакивал не только отца, чьей мирной кончине он почти что завидовал, но и себя, и Билли, и всех, кто вокруг, кого мало что связывает с жизнью. Он обвел взглядом палату и почуял дух запустения. Ибо у одиночества есть свой запах, как свой запах есть в доме плача[23]. Он посмотрел на Билли, потом на шахматиста, на того, кто никак не может проглотить слюну, на рукомоя, на того, кто мурлычет себе под нос, на угрюмого молчуна в углу. Вспомнил Министра и соединил их всех в своей молитве.
— Ты, — крикнул он к потолку, — и ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду. — Он в слезах осел на кровать. — Боже милостивый, — продолжал он: в конце концов, так можно назвать кого угодно. — Призри на нас, избранных и охладевших.
Бернис Рубенс (1928–2004) родилась в Уэльсе, в еврейской семье выходцев из Литвы и Польши, осевших в начале XX века в Великобритании.
После окончания университета Уэльса преподавала в школе в Бирмингеме, затем ушла в кинодокументалистику. Ее писательская карьера началась в 1960 году с публикации романа Set One Edge. Деля несколько лет себя между литературой и кино, в последние годы жизни Рубенс сосредоточилась исключительно на книгах.
«Избранный» (1970) был отмечен Букеровской премией. Были успешно экранизированы ее романы I sent a Letter to Му Love и Madame Sousatzka, поставленный Джоном Шлезингером с Ширли Маклейн в главной роли.
Бернис Рубенс скончалась в 2004 году, вскоре после завершения работы над книгой воспоминаний When I Grow Up, которая была опубликована уже посмертно, в 2005 году.
На русский язык были переведены и опубликованы два романа Бернис Рубенс, «Пять лет повиновения» и «Я, Дрейфус».
