Избранные произведения - [40]

Богородице, дево, радуйся, господь с тобой…

Я молюсь тебе, дева Мария, и ни о чем тебя не прошу. Сердце мое томится, и ты одна можешь ниспослать ему покой и мир… Я говорю с тобой, и ты видишь, что уста мои правдивы, а душа моя чиста… Почему оставила ты меня, пресвятая дева? Почему я такая? Почему преследуют меня люди, почему я как птица без гнезда и пристанища и никому от меня ни тепло и ни холодно? Почему люди так жестоки? Никто меня не любит, всегда я одна… Жизнь моя проходит впустую, льется, как дождик — господь посылает его с неба, а он растекается по грязной земле… Цвет, который мне к лицу, людям не нравится. Если ношу юбку, они говорят: бесстыдница, забыла наши обычаи. Надеваю панос[12] — и все смеются, такая я в нем уродливая. Работаю усердно — они говорят: выслуживается… Разве можно так жить?

А с любовью еще того хуже… Долго искала я того, за кого вышла бы замуж, — никого не нашла. Понравится мне кто — плохо; не понравится — тоже плохо: я перестарок, я засиделась. Говорят, я все трачу им на подарки, но ведь я трачу собственные деньги!

А сами мужчины, пресвятая дева? Почему господь бог создал их такими? Почему я должна терпеть, как они лгут и притворяются, лишь бы выманить у меня побольше денег или затащить в кусты?.. Прости, пречистая дева, за такие слова. Разве я потаскушка?

Прошу тебя, умоляю, но для себя ничего не хочу! Видишь мой горб? Стала делать гимнастику — не смей, говорят! Побили. А я хочу быть прямой. Почему я не такая, как все остальные? Почему все надо мной смеются или жалеют меня? Дева Мария, матерь божья, загляни в мою душу…

У других есть все, а у меня — ничего. Может, уродство мое мне послано в наказание, но их-то почему ты не покараешь? У них спина прямая, но живут-то они не по господним заповедям, а надо мной смеются.

Даже маленькие дети, безгрешные, зла не знающие, — я их люблю больше всего на свете, как и сын твой, — даже они распевают про меня глупые песенки, кричат в спину обидные слова, смеются, когда я прохожу мимо, смеются, когда я улыбаюсь, смеются, когда меня бьют. Разве это справедливо, матерь божья?

Прости, прости, я сама знаю, что справедливо: это кара за мои грехи, а за какие — неведомо…

Аве, Мария благодатная…

А почему ж тогда они говорят: Санта, ты такая, Санта, ты сякая, а за собой ничего не замечают? Разве одна я грешница? Разве другие не грешат? Разве мечтать о сыне, который бы меня развеселил, который бы вырос и меня защитил, — это грех? И сын мой, выходит, зачат во грехе? Не смотри на меня так, пресвятая дева, не укоряй…

А Вина, жена его?.. Разве это жена? Какая она ему жена, раз только в книге записаны, в доме сына твоего не были?! Ни венчания, ни свадьбы — ничего! Любовница она ему, а не жена. У нее все есть, так нельзя ли мне от ее краюхи хоть корочку?

У меня только и есть что мой мальчик, но никто ему не рад. Мачеха велит, чтобы я извела его, вытравила, и Вина — бесстыжая! — тоже так мне советовала. Как же мне спасти, пречистая, то, что мне дорого? Только ты, ты одна, заступница, утешительница, ты одна можешь нас спасти. Молю тебя, спаси его — он один мне на свете нужен!

Разве я слишком многого прошу? У других все есть: и пшеница растет, и одежда не пачкается, и мужья не напиваются допьяна. А у меня ничего, ничего, кроме горба.

Носит меня по жизни, словно песок по ветру. Ничто ко мне не пристает, ничто меня не держит, никому я не нужна. У птицы есть гнездо, где она высиживает своих птенцов, и крокодил — богом проклятая тварь — откладывает яйца в горячем речном песке. И домашняя скотина, и дикое зверье живет своей жизнью, как надо. На дерево льется дождь, и оно плодоносит в свой срок. А я? Да, я забыла, пречистая дева, что они не люди, прости… Я не о том говорю… Я не о том молю тебя. Спаси отца моего ребенка, он хороший человек. Что ж из того, что дело это тайное? Он любит меня, а я люблю его. Разве это грех? Птица отыскивает другую птицу себе под пару, вьет с ней гнездо, выводит птенцов — я все это знаю, пречистая, не смотри на меня с укоризной… Но я хочу сына, что же мне делать? Хочу своего! Я не распутница, не думай! Это случилось ночью, но я все помню — значит, мы сошлись с ним по любви. Я никому не причинила ни вреда, ни обиды. Он такой красивый, и голос у него нежный, и он меня уважал: не стал предлагать мне домик, не хотел взять на содержание. Он честный.

Пресвятая дева, я не грешница: мы были вдвоем, и никто нас не видел в саду, а он смеялся так ласково, и сверчки трещали… Молчу, молчу, сама не знаю, что говорю… Но ведь ты тоже женщина, ты должна понять… Если я не стыжусь все это рассказывать, то нет греха. Нет, ты все-таки сердишься, я вижу… Не буду больше.

Я издалека пришла помолиться тебе, покаяться в грехах, а дом твой пуст и заперт на замок, и рабочие красят его стены. Почему же заперт твой дом? Мне негде очистить душу, негде исповедаться, негде получить твое благословение.

А к другой я не хочу идти, я не верю, что это тоже ты. Ты — единственная! Падре хотел, чтобы я пришла к нему, говорил: там есть алтарь, можно принести дары и богоматерь там ничем не хуже. Но я сразу поняла: это дьявол меня искушает, и принялась тебе молиться. Я не могу вернуться в Луанду, не попросив тебя о великой милости. Я никому не желаю ни зла, ни смерти, мне не нужны деньги чужих мужчин, хоть честь моя и погублена навеки, но все равно не хочу! Я не распутница, что хочет сладкого, а потом льет горькие слезы. Я только хочу сына своего родить!