Избранные произведения - [38]
Берега стали чужими — вышли из-под его единоличной власти. Все слилось воедино в огромном море, все реки впали в него, и никому теперь не было дела до того, кто же первым понес в него свои воды.
Макуту — это река. Жизнь Канини — тоже. Реки текли рядом. Исчезло беспечное счастье. Реки встретились с морем, в котором было уже множество иных рек.
— Не горюйте, сеньора! Жизнь человеческая — что река…
Это снова рассыпается в любезностях вокруг Вины писарь Фонтес Перейра, порхает вокруг нее мотыльком, а плачущая Вина прощается с мужем.
— «Жертвы только тогда хороши, если есть настоящая ширь у души»[11]. Четыре года? Это только говорится так, а на деле выйдет меньше. Не отчаивайтесь раньше времени. Глядишь, половину зачтут условно…
Вот оно прозвучало, заветное слово. Писарь все посмеивается, все веселится, как на вечеринке у друзей.
— Время пролетит — и не заметите. Больше двух лет уж точно не просидит. Не горюйте, сеньора, не расстраивайтесь понапрасну, все дело на вас остается.
Он продолжал трещать и когда в тюремном дворе появился Канини. Вина едва узнала мужа: он казался глубоким стариком или человеком, который только-только очнулся от наведенной на него порчи и теперь с изумлением оглядывается по сторонам: как все изменилось, до чего же все не похоже на то, что грезилось ему в колдовском забытьи.
И Вина вышла из тюрьмы вместе со старым Мбаши и со своей крестной, а писарь Перейра на ухо шепнул Канини:
— На жалобу старой скандалистки Шиминьи Камболо внимания не обращай. Девица-то совершеннолетняя, а ты у нее был не первый…
Он улыбается, но Канини, погруженный в свои мысли, не обращает на его слова никакого внимания. Только сейчас дошли до него первые слова писаря: четыре года! Четыре года он будет в разлуке… Как бы не пришлось Вине ублажать управляющего Машиньо — ведь все дело у него в руках, он знает всю клиентуру, и ближнюю и дальнюю, он в курсе всех махинаций Жулио… Канини хотел найти какой-нибудь выход. Придется все начинать заново. «Жизнь человеческая — что река», — вдруг вспомнил он и невесело хмыкнул. Он был как во сне, словно спал с открытыми глазами, не сняв праздничного костюма, не развязав галстука. После суда он был какой-то одурелый, и только звучали в голове назойливые слова: «Девица-то совершеннолетняя, ты у нее не первый…»
Канини вскочил на ноги, желая прогнать наваждение. Но Санта не уходит, не исчезает: он видел ее подпрыгивающую птичью походку, слышал ее радостный детский смех — он-то и привлек Канини, — вспоминал ее глаза, бесстрашные глаза глупой пичуги, красивые глаза… Видел, как плавно качаются ее бедра, когда она робко шагает по улице, видел твердые, как незрелые яблоки, маленькие груди. И снова слышался ему ее беззащитный смех, снова виделись о чем-то молящие глаза.
А ведь у нее был горб — все об этом знали. Он сам, Канини, не раз улыбался, когда мальчишки дразнили Санту, посмеивался, когда Вина принималась поносить подругу за привередливость и легкомыслие; как же: кавалеров — не счесть, а в женихи ни один негож… Вина сердилась, а он защищал Санту, лениво прикрыв глаза:
— Чего ты бесишься, не понимаю. Живет как хочет… Тебе-то что за дело?
И снова вспоминал он свадьбу Матеуса.
Он был там посаженым отцом, подарки ему ничего не стоили: для жениха набрал в лавке, чего хотел. Сейчас он видел тот праздник, веселое и шумное застолье, смех и мужские рассказы о соблазненных женщинах, об обманутых мужьях, о драках соперников, о ревности и револьверной пальбе. Канини слушал эту болтовню и сам что-то рассказывал, но глаза его снова и снова искали беззащитную тихую девушку, сидевшую поодаль в толпе подруг: она не вставала, почти не шевелилась — как села, так и сидела. Канини злился на себя за свой интерес: с какой стати он, Антонио Жулио дос Сантос, владелец всех лавок в округе, обладатель самого крупного счета в банке, уставился на эту горбатенькую замухрышку? Но было в ней что-то такое — а что, не поймешь, — что властно приковывало к Санте внимание, не позволяло смотреть на других, думать о чем-нибудь еще, какая-то магия исходила от нее. Чертовщина какая-то! Не понять, отчего было это наваждение: то ли от толкотни танцев, то ли от всеобщего веселого возбуждения, царившего на празднике, то ли оттого, как покачивались ее крутые бедра, когда она шла на высоких каблуках, то ли от ее робкой, стремительно скользящей по губам улыбки? Он смотрел и с удовольствием замечал, что, поймав на себе его взгляд, Санта вдруг сделалась очень серьезной, даже нахмурилась и густо покраснела. К празднику она изменила прическу: и видно, ей стоило немалых трудов гладко уложить непослушные волосы, которые раньше, в будни, туго стягивала косынка.
Он подумал даже, как приятно, должно быть, запустить пальцы ей в волосы, легонько подергать, погладить, почесать…
— Чтоб мне лопнуть! Мачеха подала жалобу!
Он был сам себе противен, он жалел Санту, он злился на этот проклятый праздник, на пьяную ночь… В воспоминаниях все, что произошло тогда, выглядело уродливо и убого — он злился и на Санту, которая так тихо и отчаянно плакала, после того как ему удалось наконец увести ее в укромный угол и поцеловать. Она не противилась его ласкам, а только смотрела неподвижными испуганными глазами, не в силах высвободиться из его объятий, а потом ее взгляд, в котором уже не было слез, все так же слепо следовал за ним повсюду. Она спросила тихо:
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Учительница английского языка приехала в США и случайно вышла замуж за три недели. Неунывающая Зоя весело рассказывает о тех трудностях и приключениях, что ей пришлось пережить в Америке. Заодно с рассказами подучите некоторые слова и выражения, которые автор узнала уже в Калифорнии. Книга читается на одном дыхании. «Как с подружкой поговорила» – написала работница Минского центра по иммиграции о книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творится мир, что-то двигается. «Тельце» – это мистический бытовой гиперреализм, возможность взглянуть на свою жизнь через извращенный болью и любопытством взгляд. Но разве не прекрасно было бы иногда увидеть молодых, сильных, да пусть даже и больных людей, которые сами берут судьбу в свои руки – и пусть дальше выйдет так, как они сделают. Содержит нецензурную брань.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…