Избранное. Том второй - [186]
- Наверно.
- Зачем ты баржу увёл?
- Хотел заработать много денег.
- Ты сильно любишь деньги?
- Я тебя люблю.
- Ты полетишь со мной?
- Конечно. Я буду готовить твой вертолёт... чтоб он никогда не падал.
- Это будет чудесно!
И они снова целовались. И Наташа всё повторяла: «Как же это случилось? Как?..»
Тимофей не отвечал, нёс её на руках по лесу и пел что-то очень тихое, цыганское. А может, это пела полдневная тишина, и лес с завистью вслушивался в её задушевную песню?
Оробев, примолкли в кустах Файка-Зойка, которые не знали, что теперь будет с ними. Может, Тима отправит их в Тюмень. А может, возьмёт с собой?
- Если его самого возьмёт лётчица, – передёргивая узкими зяблыми плечиками, с дрожью в голосе сказала Зойка.
- Возьмёт, – прошипела Файка, обозлившаяся на Наташу. – Ходят, целуются, про нас забыли. Он красивый... И слабый. Слабых всегда кто-нибудь подбирает.
- Очень слабый, – согласилась с ней Зойка. Глаза были полны слёз.
- Ну, девочки, – спросила Наташа, сразу разрешив их сомнения, – вы полетите с нами?
- Поле-ти-им! – закричали они и захлопали в ладоши.
«Ти-им!» – отозвалось эхо.
- Слышишь? – Наташа навела на ухо ладонь, склонилась влево. – Твоё имя и лес повторяет. Ти-им!
- Эй, ромалэ! – взяв девочек на руки, улыбнулся Тимофей. – Куда лететь собрались?
- Куда-нибудь туда... всё равно. Лишь бы с тобой.
- С нами, – поправил их Тимофей. – Теперь с нами. Понятно?
- С вами. Понятно.
- Маламыжев! Проснись! Мы летим...
- А я не сплю, – ясно сказал Маламыжев. – Я вас поджидаю. – И, не открывая глаз, надел на голову наушники.
Французские краски
Баржа плыла, и волны, как время, облизывали её борта.
Баржа от зорь была алой. Зори художник оставил людям. Они увидят много зорь. Увидит их Димка, Файка и Зойка. Каждому человеку – большой он или маленький отпущен свой век, свои зори. А рисовал их только один Вениамин Петрович. Хорошо рисовал или плохо, не берусь утверждать. Если кто скажет: «Средне», – спорить не стану. Хотя мне его зори нравились. Если всё же они нарисованы средне, то легко объяснить почему: у Вениамина Петровича не было французских красок.
И вот в тот час, когда баржу догнал милицейский катер и капитан велел Ване отдать швартовы, Тимофей вспомнил об этих красках.
- Я так и не отдал ему! – огорчился цыган.
- Сейчас отдашь, – улыбнулась Наташа, и вертолёт взял курс на юг. Вскоре он оказался над баржей, но при виде милицейского катера снижаться не стал.
- Не надо, – сказал Тимофей лётчикам, – у цыган есть примета: если ты встретился с милиционером – перейди на другую сторону.
- Правда, правда, – подтвердили Файка-Зойка, и коробка с красками упала на палубу как раз туда, где лежал художник.
- Поздно, – вздохнул Димка. – Теперь они не нужны.
Вертолёт, дав круг над рекою, ушёл на Варь-Ёган.
А капитан допрашивал онемевшего от страха Ваню. Тот что-то лепетал в ответ, пока Анфиса Ивановна не прогнала его прочь и не объяснила, как Ваня стал владельцем казённой баржи.
«Ну вот, – усмехнулся капитан, жалея о напрасно потраченном времени. – Искал, нашёл... Теперь эта баржа снова будет ржаветь на приколе...»
Далеко на Севере Димку ждали Чёртовы острова.
«Я побываю там, – шепнул он мёртво улыбавшемуся художнику. – Я обязательно там побываю».
Вставала заря. Первая, которую Вениамин Петрович не увидит. Уж теперь-то, имея французские краски, он нарисовал бы её замечательно...
«А может, мне попробовать? – подумал Димка. Он года три ходил в школу изобразительного искусства, но заскучал и бросил. – Пожалуй, попробую... Ведь кто-то должен рисовать зори...»
Баржу качнуло, и Димке показалось, будто художник одобрительно кивнул: «Правильно решил, мальчик, правильно!».
«Комары куда-то подевались! – подумал Димка, с удивлением обнаружив, что кровососы впервые его не кусают, не слышно над головой их надоедливого нытья. Комаров было полно вокруг, но у Димки отчего-то заложило уши; и мир без художника не звучал. Да и укусов мальчик не чувствовал. «Старею, наверно, – решил он. – Комары старую кровь не любят. А я постарел за это время...»
Он не постарел. Он просто вырос, как может вырасти маленький человек за месяц. Сила, мудрость и доброта старого художника передались Димке. Это добрая сила. Это сильная доброта. Не расплескай их, Димка!
- Простись с другом-то, – сказала Анфиса Ивановна. – И дай бог тебе, паренёк, иметь в жизни хотя бы ещё одного такого друга.
- Прощайте, Вениамин Петрович, – прошептал Димка перед тем, как капитан забрал его в свой катер.
Катер полетел на подводных крыльях к Тюмени, и никто из встречных не знал, сколько пережил сидящий рядом с милиционером мальчишка. И капитан этого не знал. Не знал даже вездесущий Вася Кузьмин. Возможно, узнает позже и напишет про Димку очерк. Как всегда, торопливый.
А катер мчится. И под килем семь футов...
КОЛОДЕЦ
Помню, со службы домой возвращался. У Земляного скучал в борозде оранжевый трактор. Тракторист, верно, удалился на вечер в деревню, а может, отсыпался в поредевшем березняке, сеявшем жёлтые листья.
Отзеленел своё березничок и возвращает земле ею подаренное убранство. На, мол, родная, укройся, чтоб не озябнуть. И – на плечи ей в золотой бахроме полушалок.
