Избранное. Том второй - [184]

Шрифт
Интервал

Всё свершается вовремя. Со всхлипом сосёт материнскую грудь младенец, с хрипом дышит старик. Ему тяжело, а губы раздвигает улыбка. Я славно жил, был счастлив. На закате встретил юношескую любовь свою, замечательных людей встретил. Наконец, видел незаходящее, бессмертное солнце, шептал ему тайные слова благодарности за подаренное волшебство – жизнь, за землю, краше которой, родней которой не бывало и уж не будет. Земля эта вбирала меня в себя, когда над головою густо, как июньские комары, свистели осколки и пули. Матерински хранила меня от них. Она и теперь меня приютит, одинокого, в сущности, бесприютного и безродного. И может, Вера Сергеевна, моя милая Верочка придёт к моему последнему жилищу, посидит на могилке, повздыхает, а потом и сама ляжет рядом. Хороша, полна была жизнь. Благодарю её за это!..

- Дима, – просит художник. – А ты с ними. Ладно?

Он не хочет, чтоб мальчишка видел его кончину. Ему ещё рано знать об этом.

Командорша поняла старика, начала теснить Димку с баржи, Но он заревел, заупрямился. И его пустили: «Ладно, плыви».

Взошли на палубу Анфиса Ивановна и Фима. А журналист то взбегал по трапу, то возвращался на берег, не зная, кому отдать предпочтение. Наконец решил: «Поплыву!». Простился с оставшимися у вертолёта, просил передать поздравления Тидне. А когда баржа отчалила, увидел далеко зарево пожара на буровой и, что-то прокричав Ване, ожившему у руля, махнул через борт. На палубе сиротливо темнел его тощенький чёрный портфельчик.

Димка стоял на корме и долго-долго махал цыганкам. Те бежали берегом до ближней протоки. Перед нею остановились и запели какую-то весёлую цыганскую песенку. Это было прощание с Димкой.

Над баржей тёмные неслись облака, бились за кормой волны, которые только что одолел этот чудной журналист. Всё-то он хочет знать, обо всём написать стремится. Обо всём-то разве напишешь? Каждую минуту в мире что-то случается. Может, вот сейчас случилось... Подлец какой-нибудь нажал кнопку, и атомная бомба уничтожила город... «А я о своей жизни жалею... Вот себялюбец-то! Вот эгоцентрист!» – бранил себя художник. Однако скоро устал.

- Дима, – позвал он немеющими губами. Мальчик, потеряв из вида цыганок, склонился над ним. – Почитай мне газету.

- У меня же нет газеты, – пробормотал виновато. И вдруг заметил забытый журналистом портфельчик. Рука потянулась к замку, но Димка приказал себе: «Не тронь! Чужое!». Потом сердито схватил портфель, с треском раскрыл, но внутри, кроме серой ледериновой папки, ничего не было. Даже газет. Димка развязал тесёмки на папке. Там был один из Васиных опусов. Как раз о Наташе. Но это особая повесть, и я не стану ее комкать. Она и о муже Наташином, буровом мастере Дрокине, который погиб во время аварии. Вася отыскал его письма к Наташе. Жизнь у них не сложилась. И только после смерти Дрокина Наташа поняла, как сильно и верно он любил её.

И Димка читал эти письма, останавливаясь ненадолго, чтоб отхлебнуть чаю, который подала ему Анфиса Ивановна. Подала нарочно, заметив что-то неладное.

Тучи сгрудились, оросили плывущих дождём. Дождь был незлой, но крупный. И Димка с наслаждением подставлял под этот душ голову. Ни комаров теперь, ни мошек. Лишь серебристые капли. Они скатывались со лба на нос, на щёки, стекали за шиворот. Хотелось раздеться, побегать по блестящей от дождя палубе, покричать. Но... рядом лежал Вениамин Петрович, которого командорша почему-то выдвинула на середину палубы.

«Спасибо, – поблагодарил он глазами, улыбнулся, но оба поняли, что это конец. – Большое спасибо. Мне легче...»

- Прости, если в чём виновата, – шепнула Анфиса Ивановна, поцеловала его в лоб. Он ответил слабым пожатием, хотел улыбнуться, а глаза застлало какой-то мутью, и всё вокруг, даже склонившаяся над ним Анфиса Ивановна, размазалось, утонуло.

Ваня стоял у штурвала, зорко и уверенно поглядывал маленькими без ресниц глазами. Ширь и вольная мощь реки навевали ему богатырские мысли. «Вот он я... этого судна хозяин! – кричала распрямившаяся душа; руки, потерявшие былую уверенность, вновь обретали её, и приятно названивала от волн, поднятых встречными судами, пустая посуда. «И это всё мое!» – кричала ликующая Ванина душа.

Фима, устав от метаний на берегу, дремала. Её разбудил гудок толкача. Устроившись на корме, она смотрела туда, где осталась деревня, словно хотела вернуться в прошлое. А Ванин корабль нёс её в другую сторону. Фима пригорюнилась отчего-то и запела, как певала когда-то, тоскливую солдатскую песню:

Ой да командир полка
Ох богу мо-олится-я...
Ой да молодой солда-ат
Домой просится-я...

Под это тоскливое пение, напоминавшее волчий вой, под шум дождя, под ликование Вани, нечаянно ставшего владельцем самоходки, умирал старый художник. И никто, кроме Анфисы Ивановны, не догадывался о том, даже Димка.

«Вот и всё», – думал художник. Мысль показалась ему затянувшейся, длинной, и хотелось в эти оставшиеся секунды думать о чём-то ином, лучшем, утверждающем бесконечность бытия.

Да, было просто и не страшно. На войне пуль боялся, хоть и не кланялся им, но боялся, что греха таить. А тут смерть пришла. Пришла как гостья, поздоровалась, поцеловала в лоб и сказала: «Прости, если в чем виновата...». Какая она добрая, смерть! Она добрая, добрая... И голос такой знакомый. Не знал, что у смерти может быть такой голос. Это не её голос... нет. А чей голос слышал?..


Еще от автора Зот Корнилович Тоболкин
Грустный шут

В новом романе тюменский писатель Зот Тоболкин знакомит нас с Сибирью начала XVIII столетия, когда была она не столько кладовой несметных природных богатств, сколько местом ссылок для опальных граждан России. Главные герои романа — люди отважные в помыслах своих и стойкие к превратностям судьбы в поисках свободы и счастья.


Избранное. Том первый

В публикуемых в первом томе Зота Корниловича Тоболкина романах повествуется о людях и событиях середины XVII – начала XVIII веков. Сибирский казак-землепроходец В.В. Атласов – главный герой романа «Отласы». Он совершил первые походы русских на Камчатку и Курильские острова, дал их описание. Семён Ульянович Ремезов – строитель Тобольского кремля – главное действующее лицо романа «Зодчий». Язык романа соответствует описываемой эпохе, густ и простонароден.


Пьесы

В сборник драматических произведений советского писателя Зота Тоболкина вошли семь его пьес: трагедия «Баня по-черному», поставленная многими театрами, драмы: «Журавли», «Верую!», «Жил-был Кузьма», «Подсолнух», драматическая поэма «Песня Сольвейг» и новая его пьеса «Про Татьяну». Так же, как в своих романах и повестях, писатель обращается в пьесах к сложнейшим нравственным проблемам современности. Основные его герои — это поборники добра и справедливости. Пьесы утверждают высокую нравственность советских людей, их ответственность перед социалистическим обществом.


Лебяжий

Новая книга Зота Тоболкина посвящена людям трудового подвига, первооткрывателям нефти, буровикам, рабочим севера Сибири. Писатель ставит важные нравственно-этические проблемы, размышляет о соответствии человека с его духовным миром той высокой задаче, которую он решает.


Рекомендуем почитать
Сохрани мой секрет

Меня зовут Рада. Я всегда рада помочь, потому что я фиксер и решаю чужие проблемы. В школе фиксер – это почти священник или психоаналитик. Мэдисон Грэм нужно, чтобы я отправляла ей SMS от несуществующего канадского ухажера? Ребекка Льюис хочет, чтобы в школе прижилось ее новое имя – Бекки? Будет сделано. У меня всегда много работы по пятницам и понедельникам, когда людям нужна помощь. Но в остальные дни я обычно обедаю в полном одиночестве. Все боятся, что я раскрою их тайны. Меня уважают, но совершенно не любят. А самое ужасное, что я не могу решить собственные проблемы.


Синий кит

Повесть посвящена острой и актуальной теме подростковых самоубийств, волной прокатившихся по современной России. Существует ли «Синий кит» на самом деле и кого он заберет в следующий раз?.. Может быть, вашего соседа?..


Дрожащий мост

Переживший семейную трагедию мальчик становится подростком, нервным, недоверчивым, замкнутым. Родители давно превратились в холодных металлических рыбок, сестра устало смотрит с фотографии. Друг Ярослав ходит по проволоке, подражая знаменитому канатоходцу Карлу Валленде. Подружка Лилия навсегда покидает родной дом покачивающейся походкой Мэрилин Монро. Случайная знакомая Сто пятая решает стать закройщицей и вообще не в его вкусе, отчего же качается мир, когда она выбирает другого?


Плюсквамфутурум

Это книга об удивительном путешествии нашего современника, оказавшегося в 2057 году. Россия будущего является зерновой сверхдержавой, противостоящей всему миру. В этом будущем герою повести предстоит железнодорожное путешествие по России в Москву. К несчастью, по меркам 2057 года гость из прошлого выглядит крайне подозрительно, и могущественные спецслужбы, оберегающие Россию от внутренних врагов, уже следуют по его пятам.


Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.


Спросите Колорадо: или Кое-­что о влиянии каратэ на развитие библиотечного дела в США

Героиня романа Инна — умная, сильная, гордая и очень самостоятельная. Она, не задумываясь, бросила разбогатевшего мужа, когда он стал ей указывать, как жить, и укатила в Америку, где устроилась в библиотеку, возглавив отдел литературы на русском языке. А еще Инна занимается каратэ. Вот только на уборку дома времени нет, на личном фронте пока не везет, здание библиотеки того и гляди обрушится на головы читателей, а вдобавок Инна стала свидетельницей смерти человека, в результате случайно завладев секретной информацией, которую покойный пытался кому-то передать и которая интересует очень и очень многих… «Книга является яркой и самобытной попыткой иронического осмысления американской действительности, воспринятой глазами россиянки.