Избранное. Том второй - [184]
Всё свершается вовремя. Со всхлипом сосёт материнскую грудь младенец, с хрипом дышит старик. Ему тяжело, а губы раздвигает улыбка. Я славно жил, был счастлив. На закате встретил юношескую любовь свою, замечательных людей встретил. Наконец, видел незаходящее, бессмертное солнце, шептал ему тайные слова благодарности за подаренное волшебство – жизнь, за землю, краше которой, родней которой не бывало и уж не будет. Земля эта вбирала меня в себя, когда над головою густо, как июньские комары, свистели осколки и пули. Матерински хранила меня от них. Она и теперь меня приютит, одинокого, в сущности, бесприютного и безродного. И может, Вера Сергеевна, моя милая Верочка придёт к моему последнему жилищу, посидит на могилке, повздыхает, а потом и сама ляжет рядом. Хороша, полна была жизнь. Благодарю её за это!..
- Дима, – просит художник. – А ты с ними. Ладно?
Он не хочет, чтоб мальчишка видел его кончину. Ему ещё рано знать об этом.
Командорша поняла старика, начала теснить Димку с баржи, Но он заревел, заупрямился. И его пустили: «Ладно, плыви».
Взошли на палубу Анфиса Ивановна и Фима. А журналист то взбегал по трапу, то возвращался на берег, не зная, кому отдать предпочтение. Наконец решил: «Поплыву!». Простился с оставшимися у вертолёта, просил передать поздравления Тидне. А когда баржа отчалила, увидел далеко зарево пожара на буровой и, что-то прокричав Ване, ожившему у руля, махнул через борт. На палубе сиротливо темнел его тощенький чёрный портфельчик.
Димка стоял на корме и долго-долго махал цыганкам. Те бежали берегом до ближней протоки. Перед нею остановились и запели какую-то весёлую цыганскую песенку. Это было прощание с Димкой.
Над баржей тёмные неслись облака, бились за кормой волны, которые только что одолел этот чудной журналист. Всё-то он хочет знать, обо всём написать стремится. Обо всём-то разве напишешь? Каждую минуту в мире что-то случается. Может, вот сейчас случилось... Подлец какой-нибудь нажал кнопку, и атомная бомба уничтожила город... «А я о своей жизни жалею... Вот себялюбец-то! Вот эгоцентрист!» – бранил себя художник. Однако скоро устал.
- Дима, – позвал он немеющими губами. Мальчик, потеряв из вида цыганок, склонился над ним. – Почитай мне газету.
- У меня же нет газеты, – пробормотал виновато. И вдруг заметил забытый журналистом портфельчик. Рука потянулась к замку, но Димка приказал себе: «Не тронь! Чужое!». Потом сердито схватил портфель, с треском раскрыл, но внутри, кроме серой ледериновой папки, ничего не было. Даже газет. Димка развязал тесёмки на папке. Там был один из Васиных опусов. Как раз о Наташе. Но это особая повесть, и я не стану ее комкать. Она и о муже Наташином, буровом мастере Дрокине, который погиб во время аварии. Вася отыскал его письма к Наташе. Жизнь у них не сложилась. И только после смерти Дрокина Наташа поняла, как сильно и верно он любил её.
И Димка читал эти письма, останавливаясь ненадолго, чтоб отхлебнуть чаю, который подала ему Анфиса Ивановна. Подала нарочно, заметив что-то неладное.
Тучи сгрудились, оросили плывущих дождём. Дождь был незлой, но крупный. И Димка с наслаждением подставлял под этот душ голову. Ни комаров теперь, ни мошек. Лишь серебристые капли. Они скатывались со лба на нос, на щёки, стекали за шиворот. Хотелось раздеться, побегать по блестящей от дождя палубе, покричать. Но... рядом лежал Вениамин Петрович, которого командорша почему-то выдвинула на середину палубы.
«Спасибо, – поблагодарил он глазами, улыбнулся, но оба поняли, что это конец. – Большое спасибо. Мне легче...»
- Прости, если в чём виновата, – шепнула Анфиса Ивановна, поцеловала его в лоб. Он ответил слабым пожатием, хотел улыбнуться, а глаза застлало какой-то мутью, и всё вокруг, даже склонившаяся над ним Анфиса Ивановна, размазалось, утонуло.
Ваня стоял у штурвала, зорко и уверенно поглядывал маленькими без ресниц глазами. Ширь и вольная мощь реки навевали ему богатырские мысли. «Вот он я... этого судна хозяин! – кричала распрямившаяся душа; руки, потерявшие былую уверенность, вновь обретали её, и приятно названивала от волн, поднятых встречными судами, пустая посуда. «И это всё мое!» – кричала ликующая Ванина душа.
Фима, устав от метаний на берегу, дремала. Её разбудил гудок толкача. Устроившись на корме, она смотрела туда, где осталась деревня, словно хотела вернуться в прошлое. А Ванин корабль нёс её в другую сторону. Фима пригорюнилась отчего-то и запела, как певала когда-то, тоскливую солдатскую песню:
Под это тоскливое пение, напоминавшее волчий вой, под шум дождя, под ликование Вани, нечаянно ставшего владельцем самоходки, умирал старый художник. И никто, кроме Анфисы Ивановны, не догадывался о том, даже Димка.
«Вот и всё», – думал художник. Мысль показалась ему затянувшейся, длинной, и хотелось в эти оставшиеся секунды думать о чём-то ином, лучшем, утверждающем бесконечность бытия.
Да, было просто и не страшно. На войне пуль боялся, хоть и не кланялся им, но боялся, что греха таить. А тут смерть пришла. Пришла как гостья, поздоровалась, поцеловала в лоб и сказала: «Прости, если в чем виновата...». Какая она добрая, смерть! Она добрая, добрая... И голос такой знакомый. Не знал, что у смерти может быть такой голос. Это не её голос... нет. А чей голос слышал?..
В публикуемых в первом томе Зота Корниловича Тоболкина романах повествуется о людях и событиях середины XVII – начала XVIII веков. Сибирский казак-землепроходец В.В. Атласов – главный герой романа «Отласы». Он совершил первые походы русских на Камчатку и Курильские острова, дал их описание. Семён Ульянович Ремезов – строитель Тобольского кремля – главное действующее лицо романа «Зодчий». Язык романа соответствует описываемой эпохе, густ и простонароден.
В новом романе тюменский писатель Зот Тоболкин знакомит нас с Сибирью начала XVIII столетия, когда была она не столько кладовой несметных природных богатств, сколько местом ссылок для опальных граждан России. Главные герои романа — люди отважные в помыслах своих и стойкие к превратностям судьбы в поисках свободы и счастья.
В сборник драматических произведений советского писателя Зота Тоболкина вошли семь его пьес: трагедия «Баня по-черному», поставленная многими театрами, драмы: «Журавли», «Верую!», «Жил-был Кузьма», «Подсолнух», драматическая поэма «Песня Сольвейг» и новая его пьеса «Про Татьяну». Так же, как в своих романах и повестях, писатель обращается в пьесах к сложнейшим нравственным проблемам современности. Основные его герои — это поборники добра и справедливости. Пьесы утверждают высокую нравственность советских людей, их ответственность перед социалистическим обществом.
Новая книга Зота Тоболкина посвящена людям трудового подвига, первооткрывателям нефти, буровикам, рабочим севера Сибири. Писатель ставит важные нравственно-этические проблемы, размышляет о соответствии человека с его духовным миром той высокой задаче, которую он решает.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.