Избранное. Том второй - [28]

Кто-то из ребятишек надкусил его, сморщился и с отвращением сплюнул:

— Испорченный хлеб!

Другой понюхал и потряс головой:

— Воняет! — и протянул кусок остальным.

Все захотели взглянуть на солдатский хлеб, пощупать его, попробовать на вкус. Мякоть хлеба так тянулась, словно тесто было замешено с нитками.

— Этим вот нас и кормят, — язвительно заметил Илия.

— А наше-то жито куда идет, сынок? — спросил отец. — Тут на селе все подчистую выметают, света белого не видим от реквизиционных комиссий.

— Дойчи наш хлебушек наворачивают!

И Илия рассказал, какой белый хлеб и какое мясо получают немецкие солдаты. «Мы только поглядываем да слюнки глотаем! — сказал он. — Кое-что выпрашиваем у них иногда, но они тоже не дураки, не больно-то дают…» Чтобы как-то их привлечь, болгарские солдаты устраивали свадьбы, кукерские игрища, борьбу. Немцы собирались поглядеть, поразвлечься. «А в это время, — весело рассказывал Илия, — наши «реквизиционные» команды пробираются в их укрытия и склады и тащат оттуда все, что попадается под руку…» Ребятишки радовались болгарской находчивости, а старый Лоев только печально покачивал головой.

— Голод всему научит, — сказал он. — Но неужто не будет конца этому несчастью, а? — Отец дрожал от гнева, усы его беспокойно шевелились.

— Кое-кто уже показал нам, что нужно делать, — со значением сказал Илия.

Кое-кто? Кто же это? Давно уже хотелось старику услышать что-то новое, радостное… Хотелось хоть небольшого просвета, чтобы хоть чуточку отлегло от сердца…

Пока в доме перебывали все родные и соседи, жаждавшие поздороваться с отпускником и узнать новости о своих близких, короткий зимний день кончился. Старому Лоеву хотелось порасспросить сына о положении на фронте, о солдатской жизни, а больше всего о том, что делается в России, но из этого ничего не вышло. В нетерпении дождался он пасмурного холодного утра. Мать, радостная, неутомимая, порывшись среди припрятанных узелков и мешочков, нашла немного жирку и мучки побелее, замесила баницу, чтобы, как положено, отметить приезд дорогого гостя. А отец заговорил о России. То, что рассказал ему Илия, поразило его.

— Русский народ пошел по правильному пути, отец, — внушительно и твердо сказал Илия.

— Да неужто, сынок? — старик чуть не всхлипнул от радостной неожиданности. Нет, не обманулся он в бра-тушках.

— Русский народ показал всем народам, что они должны делать! — все так же решительно добавил сын.

— Правда? — старик проглотил душившие его слезы радости и восторга.

Но тут же опомнился, протер глаза и широко открыл их, словно увидел во сне нечто интересное, желанное, но, увы, неосуществимое.

— Русский народ не только свою землю устроил, но во всем мире порядок наведет! — рубил солдат.

Однако не слишком ли заносился парень? Может, обманули его? Откуда он все это знает?

— Но в газетах-то совсем другое пишут, сынок, — вспомнил Лоев разговоры с Добри Гашковым и старым адвокатом Божковым, вспомнил, что было в газетах, которые читали в корчмах.

— Каких газетах? — солдат будто ждал этого вопроса.

— Ну… в «Мире», который получает побратим Добри, в «Утре», что в корчмах у нас читают…

— Тоже мне газеты! — презрительно хмыкнул Илия. — Одно вранье! Обманывают простой народ. — Он порылся во внутреннем кармане куртки и вытащил оттуда помятую газету. — Вот газета, которая пишет правду.

Старый Лоев с удивлением смотрел на сына. Он удивлялся не столько тому, что есть такая газета, сколько тому, что сам он, оказывается, давно желал и ждал ее появления. Нет, не хотелось ему, старому русофилу, чтоб в Болгарии не нашлось ни одной газеты, которая защищала бы Россию. Радость охватила его, в глубине души он даже гордился, что ждал такой газеты. Когда-нибудь — и день этот непременно наступит — все наладится, и тогда братушки не смогут нас упрекнуть, что мы оставили их в самое трудное время… Лоев дрожащими пальцами взял испещренный печатными буквами листок и осторожно, словно что-то очень ценное и хрупкое, развернул его.

Газета была вся в белых просветах.

— Видишь, как ее вылизала цензура? — заметил Илия.

Старый Лоев недоумевал.

— Почему? — благодушно спросил он, вытянув шею.

— Потому что говорит правду.

Отец прочел заглавие — «Работнически вестник».

— Это и есть газета «тесных» социалистов?

Илия кивнул.

— Ты… может, ты и сам стал «тесняком»? — Лоев, будто впервые увидев сына, смерил его взглядом.

Сын вдруг смутился, лицо у него побледнело.

— Газету читаю… Все фронтовики ее читают… — Он вдруг в упор взглянул на отца, как будто хотел сказать: «А хоть бы и стал, так что?»

Старый Лоев задумался. Пошмыгал носом, помигал, без всякой нужды пригладил усы.

— Только эта газета и стоит сейчас за Россию? — тихо и с какой-то глубокой печалью в голосе спросил он. Знал старый, что это так, но до чего же ему хотелось, чтоб были в Болгарии и другие газеты, которые поддерживали бы новую русскую власть.

— Только она, — торопливо отозвался сын.

Отец снова замолчал. Очевидно, в его душе старого русофила шла какая-то борьба, совершалась какая-то перемена. Сын внимательно следил за выражением отцовского лица и ждал, что он скажет, готовый на все, даже на ссору. Но отец, словно бы решив что-то для себя, вдруг смирился.