Избранное. Том первый - [51]

Сначала он думал, что Ганчовский вот-вот выйдет на улицу и быстро пройдет мимо кофейни Мандю. Но прошло довольно много времени, а Ганчовский не показывался, и Диню стал успокаиваться. «Вот я ему покажу, где раки зимуют», — думал он. И он пощупал свой нож, заткнутый за кушак, но тут в комнату вошел Мандю с охапкой дров и небольшим колуном в правой руке. Колун он бросил у двери и, крякнув, велел мальчишке-подручному прибрать его, а дрова сложил перед очагом. «Сейчас!» — ответил мальчик, но то ли его что-то отвлекло, то ли понадобилось ему пойти куда-то, только немного погодя он вышел на улицу, не убрав колуна. Мальчик где-то пропадал, наконец вернулся, потом еще два раза выходил ненадолго, а колун так и лежал у двери. Диню поглядывал на него украдкой — ему казалось, что здесь, в кофейне, за ним следят чьи-то глаза, и если он будет смотреть на колун слишком часто, его возьмут и уберут. «Этим колуном я его и хрясну!» — думал он с ожесточением и опять впивался глазами в ту сторону, откуда должен был показаться Ганчовский.

И вдруг Диню вздрогнул, и мороз пошел у него по коже. Вот он показался на улице, спокойно шагает себе, не спеша; но с ним идет другой человек. Что делать? Выбежать, когда он отойдет немного? Подкрасться к нему и хватить его по голове. Только раз, больше не надо. Однако по мере того, как Ганчовский подходил все ближе, Диню обмякал, лицо его бледнело от страха, руки бессильно опускались. Но вот Ганчовский остался один — спутник его попрощался с ним и свернул на узкую Шареневу уличку. «Сейчас!» — решил Диню и ощетинился. Поле, рисовые плантации, обман, несправедливость, адвокаты, тяжба — все на миг завертелось в его сознании…

Он подстерегал своего обидчика, сидя у маленького окошка, и никто в кофейне не увидел, как проворно он поднял колун и выскочил вон, плотно прижимая его к бедру. Улица была безлюдна — только двое-трое ребят играли у ворот напротив, — а там, где от нее отходил Банюв переулок, рылись два поросенка, и пасла их какая-то женщина, у которой за пояс была заткнута пряслица с куделью; но она повернулась спиной к Диню. А Диню спешил — еще немного, и все свершится, думал он. Ганчовский на миг остановился, чиркнул спичкой и, защищая пламя ладонью, зажег сигарету. Вероятно, ему в этот краткий миг послышались быстрые беспокойные шаги, потому что он слегка повернул голову. Тут он вздрогнул, пронзенный смутным опасением, и попытался было увернуться, но было уже поздно: Диню поднял легкий колун и замахнулся.

— Вот тебе поле! — крикнул он, и дикий неукротимый огонь вспыхнул в его глазах.

Ганчовский инстинктивно откинул голову, дернулся всем телом, выпучив глаза от ужаса, и колун ударил его по плечу.

— Дин…

Он хотел взмолиться, крикнуть: «Диню, что ты делаешь!» Но не успел — только вопль ужаса разорвал тишину улицы. Плечо его сразу онемело, но он собрал все свои силы и ринулся вперед. Еще шаг, и он спасется, только один шаг! Но у него подкашивались ноги, по раненому плечу проходила судорога, рука обвисла, как крыло подстреленной птицы. Это было как сон — все произошло так быстро и страшно. Потом, уже в больнице, Ганчовский вспоминал, что в детстве часто видел такие вот страшные сны. Снилось ему, например, будто гонится за ним бык, огромный, грозный, с короткими, но острыми рогами, с горящими, налитыми кровью глазами. Напротив стоит дерево, туда не трудно вскарабкаться, чтобы оторваться от свирепого животного, но в этот миг ноги у него деревенеют, и он только ползет на четвереньках, царапая ногтями сухую землю, из последних сил пытаясь спастись.

Ганчовский чувствовал, что Диню настигает его, озверевший, по-волчьи остервенившийся. По стуку шагов, по топоту он измерял расстояние, отделявшее его от преследователя. «Догонит меня! — успел подумать Ганчовский и взмолился: — Хоть бы он упал!» Эти мгновения были кратки и страшны, и впоследствии, спокойно восстанавливая в памяти все подробности нападения, он уже не был уверен в том, что в тот миг действительно думал так, а не иначе. Он хорошо помнил только, как Манол Зетюв выскочил из открытых ворот, повернулся, чтобы увидеть, что случилось, потом быстро и ловко бросился на Диню. Тот извернулся в его руках, высвободил колун, замахнулся снова, но Манол, который был крупнее и крепче, быстро схватил его руку и заломил ее назад.

— Пусти! — бессильно задыхался Диню. — Пусти меня… я ему покажу поле!..

Георгий Ганчовский все еще бежал, но, услышав шум борьбы, оглянулся, увидел все и успокоился. И сразу же силы его иссякли, голова поникла на грудь, перед глазами завертелись разноцветные круги. От слабости ли то было, или от усталости? «Истеку кровью! — подумал Ганчовский, дрогнул, пошатнулся и оперся на плетень. — Скорей к фельдшеру!.. Скорей в город!.. Опасно он меня ранил!..»

Улица сразу оживилась, зашумела, из ворот выскакивали женщины, со всех сторон сбегались мужчины, из кофейни Мандю выбежало несколько посетителей, из всех домов, вплоть до дальней кооперативной кофейни, выходили люди, и у всех лица были обеспокоенные, любопытные.

— Мангалче укокошил Ганчовского! — передавалось из уст в уста, от уха к уху.