Избранное. Том первый - [37]

Старуха стала успокаиваться. Еще есть время все обмозговать. И как только она решила, что у нее хватит времени наладить дело, мысли ее прояснились, и перед ней вереницей поплыли воспоминания о том, как умирали разные люди. Искра, дочь Тодора Казанджиева, в прошлом году отравилась сублиматом. Купила его у Пеню Праматарина будто вместо белил, так и он, бедняга, тогда пострадал. Уморила себя девка за здорово живешь. Батька у нее уж больно строгий был. Сказал: «Не отдам дочь за Пиштиговчева сынка», — и не отдал, самодур упрямый. А еще Дона Пейкова, когда спуталась с лудильщиком, целую миску сульфата вылакала. Да она бы выздоровела, кабы вовремя свезли ее к доктору. Отец ее тогда все твердил: «Ничего, пройдет, люди сульфатом лечатся…» А Михалчо, сынишка Сукмана Гоговицы… Давно уж это случилось, она, Мариола, тогда еще девушкой была — в ту зиму замуж вышла, — а хорошо это помнит. Михалчо, тот наелся дурману. Пошел на гумно, сел у ограды и принялся расковыривать сухие головки дурмана; из одной головки семечки проглотил, потом из другой… И не так уж много он их съел, говорили тогда, а сколько именно, она позабыла… Услыхали, как он кричит за оградой, да никому и в голову не пришло пойти поглядеть. Только вечером его нашли, весь синий лежал, скрюченный… Дурманом отравилась и Найда, молодуха Ивана Масларя, что живет на верхнем конце села. Она выкинуть хотела. Сварила горсточку семечек в кофейнике, выпила настой и… отправилась бабенка на тот свет…

Старуха стала думать о дурмане. Когда-то иные девушки впускали настой дурмана себе в глаза, чтобы они покрасивей были да блестели поярче. Только они его понемножку впускали, по капельке. А сколько же нужно, чтобы уморить человека?.. Дурман проклятый, его и скот не ест. Ни волы, ни лошади, ни овцы.

Светало.

15

Постучали в ворота. К ним с лаем бросилась собака, пара царвулей засеменила за подворотней и скрылась. Мариола увидела эти царвули, подумала, поколебалась и выругалась:

— Опять кто-нибудь из них, бездельников, убей их, господи!

Однако ей уже неудобно было повернуть назад и спрятаться: она стояла прямо против ворот, и гость, наверное, успел заметить ее через какую-нибудь щелку. И она решила соврать — сказать, что Ивана нет дома.

Но за воротами она увидела Диню Мангалова. Он стоял в сторонке, сгорбившись, с потемневшим испуганным лицом. Со старухой он поздоровался вполголоса, словно нищий. Она смотрела на него удивленно. Зачем он пришел? Ведь он что-то вроде компаньона Георгия Ганчовского, среди рисовых плантаций богача у него есть свой маленький участок.

— Иван дома? — спросил Динго, краснея.

«Наверное, это Ганчовский его послал!» — обрадованно подумала старуха.

— Дома, дома! Входи! Иди в дом!.. Цыц ты! — замахнулась она на собаку и широко распахнула ворота. — Он пошел волам корму задать, завтра пахать собирается… Надо в Крушаке полоску-другую засеять.

Иван тоже удивился гостю. «Зачем он приплелся, божья коровка?» — подумал он. В прошлом году Мангалче отдал свое поле Георгию Ганчовскому и с тех пор прослыл его сторонником. Человек он был неплохой, не злой, вообще ничем себя не проявлял, но все уже считали его прислужником Ганчовского. И не ошибались. Ведь сердце у человека лежит к тому, с кем связаны его интересы…

А старуха немедленно начала строить разные предположения. «Должно быть, это Ганчовский послал его, — думала она, — хочет помириться с Иваном… Ну что ж, пора Ивану о своей пользе подумать…»

«По наущению Ганчовского явился, — решил Иван, как только увидел Мангалче. И потому встретил его холодно. — Только попробуй он мне что-нибудь предложить, — насторожился он. — Как тряпку негодную выброшу его из дома».

Мангалче, видимо догадавшись о мыслях хозяина, пришел в полное замешательство, запнулся и как будто не знал, с чего начать разговор.

— Что тебя сюда принесло? — сухо спросил его Иван.

— Пришел насчет сходки… хочу спросить, когда вы ее созовете? — ответил Диню, запинаясь.

Иван ощетинился. Его разозлило то, что его расспрашивают с такой беззастенчивой прямотой.

— Что за сходка? Какая сходка? — огрызнулся он.

— Сельская сходка… Насчет выгона…

— Иди спрашивай Георгия Ганчовского! — вспылил Иван. — Я не сельский глашатай!

— Да уж конечно, — смущенно проговорил Мангалче. — Но ведь ты в этих делах толк знаешь… да и брат твой старший…

— Ну так брата и спрашивал бы. А я ничего не знаю…

— Видишь ты, какое дело… — нерешительно начал объяснять Диню. — Хочу я пожаловаться на Ганчовского… насчет поля своего сказать…

— Какого поля?

— Того, что он взял у меня под рис.

— Ну и что же? — резким и недоверчивым топом спросил Иван.

— Не хочет вернуть его мне.

— Кто?

— Да Ганчовский же.

Иван начал смягчаться.

— Как так? Ведь поле твое?

— Мое-то мое, да не отдает он его. Хочет вместо этого дать мне участок на Караджа-баире, а там сплошная глина, все терновником заросло. На что мне такой участок? Это не земля, а…

— Ты продал ему свое поле?

— Как продал? — оживился Диню. — Ничего я ему не продал!.. Так дал… Вроде как в аренду, под рис… Обещал он по восемь сотен за декар платить. В прошлом году насчитал мне четыре тысячи, и всё тут… А когда я пошел и попросил еще деньжонок, он и говорит: «Чего, говорит, не берешь участка на Караджа-баире?» — «На что мне участок, говорю, ты ведь должен мне аренду платить!» — «Нет, говорит, ты меня плохо понял…» — «Мы, говорю, ничем меняться не договаривались, неладно делаешь…» — «А если ты, говорит, недоволен, ступай, говорит, подавай на меня в суд…»