Избранное. Том первый - [145]

Вот так же в любой день опять может прийти полицейский, но уже не за тем, чтобы принести такое глупое письмо, а чтобы арестовать и увести Юрталана. Его сцапают прямо в постели. Почему он ничего не предпринимает, почему он покорно ждет беды? Ясно, что эта сука к нему не явится. Она ждет, чтоб он пришел и на блюде поднес ей Большое поле. Но этого ей не дождаться, нет, скорее весь свет перекувырнется! Однако она может озлобиться и донести об убийстве мальчишки. Юрталан представил себе, как его уведут из дома, как зашумит все село, как его будут таскать по участкам и следователям, производить розыски. Розыски? И, вспомнив рощу, место, где был зарыт мальчик, поляну и кустарник вокруг, он весь затрясся. Потом его бросят в тюрьму и забудут о нем. Неясное представление о тюрьме немного успокоило его. Что ж, тюрьма так тюрьма. Живут же там люди.

Но что-то подсказывало ему, что Севда еще ждет и пока никому ничего не говорила. Он опять спросил себя, не пойти ли ему к ней еще раз, но тут же отбросил эту мысль. Она возьмет его добро, но не даст никакой гарантии, что будет молчать. Наконец она может вторично выйти замуж и все рассказать своему мужу. Они будут дергать его и запугивать до самой смерти. Не выдержать ему такого мучения, лучше разом со всем покончить, и будь что будет. «Чего я медлю? — смело спросил себя Юрталан. — На что надеюсь?» В любой день могут прийти и вытащить его из этой кухни, как хорька из норы. Нет, он не может больше терпеть, нервы не выдержат такой неизвестности.

«А что будет, если я заявлю о себе сам?» — подумал вдруг Юрталан.

Он вспомнил много судебных дел, много приговоров. Тех, кто сам на себя заявлял или признавался в преступлении, наказывали легче, судьи относились к ним более снисходительно. Если он все расскажет, судьи, наверно, удивятся: убийство было совершено неумышленно и к тому же десять лет назад. Примут во внимание давность, немного, может быть, потаскают его — и освободят.

Весь вечер, ночь и следующий день Юрталан думал только об этом — сознаться ли и, если он сознается, как отнесутся к нему и к чему присудят? Иногда он заносился в мечтах — представлял себе, как судьи хвалят его за добровольное признание, ставят в пример другим, выносят оправдательный приговор и отпускают на все четыре стороны.

Юрталан не выходил из дому, и ему уже казалось, что с того дня, когда он во второй раз был у Казылбашевых, прошла целая вечность. Разговор с Севдой, ее пугающее суровое молчание всплывали в его памяти, как далекие и смутные воспоминания о довоенном времени.

В воскресенье после обеда к ним в гости пришел Иван. Давно, очень давно не переступал он порога братнина дома, а если и приходил, то лишь на похороны да на поминки. Смущенный и какой-то растерянный, он вошел в кухню и сел на краешек стула, словно ожидая, что его выгонят. Юрталан весь передернулся от злости. Зачем пожаловал этот незваный гость, с которым он и на улице едва здоровался? Кто его звал, да еще в такое время? Это нежеланное и неожиданное посещение спутало весь ход мыслей Юрталана.

— Ты, говорят, болеешь? — спросил Иван, с любопытством и состраданием поглядев на брата.

— Нет! — хмуро ответил Юрталан. — Кто тебе сказал, что я болен?

— Позавчера встретил Алекси и спросил: что, говорю, отец делает, почему его не видно в кофейнях?.. Лежит, говорит, болеет.

— Болеет, — скривился Юрталан. — Много он знает.

— Вот я и решил заглянуть — может, думаю, и впрямь расхворался…

— Хорошо сделал, что пришел, — вмешалась старуха, робко глянув на мужа. — А то так и не собрался бы нас проведать.

— Нет, почему же, собрался бы… — пробормотал Иван.

— Что же это я не спрошу тебя, — всплеснула руками Юрталаниха, — как жена твоя поживает, невестки, ребятишки — все ли в добром здоровье?

— Слава богу, все здоровы, — ответил Иван и повернулся к брату. — Ну, а ты как, Тошо? Тебя что-то совсем не видать.

Юрталан помолчал, силясь придумать что-нибудь, но в голову ничего не приходило, и он пробормотал:

— Да ведь знаешь как… Возьмешься за какое-нибудь дело и уж не можешь его на середине бросить…

Юрталан надеялся, что брат не станет его расспрашивать, но Иван не утерпел.

— Что же ты такое затеял, что из дома выйти не можешь? — шутливо спросил он.

— Я выхожу, как это не выхожу, — ответил Юрталан.

— Так, так, — отозвался Иван, разглядывая ввалившиеся щеки брата, темные круги под глазами, глубокие морщины на лбу, так стягивавшие кожу, что лицо его казалось ссохшимся и маленьким, как у мертвеца. Никогда он не видел брата таким изможденным и измученным. Что-то с ним происходит, что-то жжет и сушит его изнутри.

Иван повел разговор о севе, о зиме, о полях и хозяйстве, но Юрталан только неохотно поддакивал и цедил слова сквозь зубы. Иван сидел как на иголках, понимая, что пришел некстати, неестественно закашлялся и, хотя просидел очень недолго, поднялся, собираясь идти. Но старуха сняла с полки кофейник.

— Посиди, куда тебе спешить? Посиди, кофейку выпьем, — настойчиво попросила она.

— Подожди, выпьем по чашке, — сухо проговорил Юрталан.

За кофе они закурили, разговорились и заспорили о политике. Юрталан оживился, почувствовал прилив сил, глаза у него заблестели, как в былые времена, когда он обходил своих избирателей и метал громы и молнии против Пеню Пандурова. Но как только Иван ушел, Юрталан опять опустился на стул у окна, и тяжелые мысли, как осы, снова закружились у него в голове.