Избранное. Том первый - [144]

Юрталан моргнул и вскинул голову, — у него возникла новая, спасительная мысль: не может ли он всю вину свалить на Стойко? Человек умер, пускай попробуют с ним поговорить. В первые минуты это показалось ему настоящим спасением, но, пораздумав, он опять повесил голову. Прежде всего проверят, когда был убит мальчик, потом, — где был и что делал в тот день Стойко, выяснят, где был и чем занимался Юрталан. Допросят Димитра, его бывшего батрака. А Димитр со Стойко были в тот день на парах. Это известно. Димитр скажет правду, потому что зол на него: Юрталан недоплатил ему при расчете пятьсот левов и не дал одежонку, как полагалось. Димитр скажет, что в тот день Стойко никуда не отлучался, а к вечеру пришел к ним Юрталан и увел сына с собой, якобы для того, чтобы на другой день возить вику. Подкупать и уговаривать батрака не имело смысла. Этим он еще больше запутает дело, попадет из огня да в полымя. Единственное спасение — поладить со снохой. «Но Большого поля я ей не дам ни в коем случае!» — поклялся себе Юрталан. И сразу вспомнилось, сколько труда, денег и времени стоило ему это поле. Собирал он его участок за участком, вертелся как белка в колесе, чтобы создать эту золотую ниву. И теперь расстаться с ней!.. Нет, этому не бывать! Реши он сегодня продать это поле, ему сейчас же дадут за него не меньше семисот — восьмисот тысяч левов. Восемьсот тысяч левов! Понимает ли она, что это значит? Видела она такие деньги? Юрталан прикрыл глаза, — это целый мешок банкнот, связанных в пачечки. И она надеется, что он подарит ей такое добро? Нет, пусть не надеется, что он столько золота ей в фартук бросит. Сумасшедшая баба!.. Нет! Нет! Пусть хоть тысячу раз предает его, повесит, бросит живым в огонь, он не даст ей Большого поля! Даже и того, что он обещал, для нее много… Чего она еще ждет, почему отворачивается от своего счастья?

Бывали минуты, когда Юрталан, поглощенный своими размышлениями, ясно видел, будто Севда сидит рядом и они пререкаются. А один раз он настолько увлекся этим мысленным спором, что сердито откинулся назад и громко крикнул: «Как хочешь!»

— Что ты кричишь, Тошо? — обернулась старуха, которая только что вошла в кухню и рылась в шкафчике за печкой.

— Ничего, — сконфузился он, но, подумав немного, добавил: — Дам ей, что пообещал, и больше ничего!

— А она тебе расписку какую напишет? — спросила старуха.

Юрталан изумленно посмотрел на нее.

— Какую расписку? В чем?

— А в том, что все получила, — наставительно заметила старуха. — А то после еще станет требовать.

— Как, то есть, еще? — удивился Юрталан, хоть и понял уже, на что намекает жена.

— А так вот! — рассердилась она. — Глаза у человека завидущие. Скажем, дашь ты ей то, что порешили, и она возьмет, но кто ей помешает еще требовать, когда она этим ублажится, а?

Юрталан смотрел растерянно, обескураженный новым и важным оборотом всего дела. Вот, сколько дней он обдумывал его со всех сторон, а такая простая мысль не пришла ему в голову! А жена, с ее бабьим умом, подсказала. «Смотри-ка, смотри! — усмехнулся он. — Как же, черт побери, я не подумал об этом?»

На следующий день Юрталан опять сидел у окна и смотрел на ворота, но теперь он не следил за прохожими и не вздрагивал, когда те проходили мимо, потому что в голове у него вертелась новая мысль: как связать сноху, если она придет и примет то, что он ей предлагает.

Всю ночь Юрталан не сомкнул глаз ни на минуту. Он смотрел на темные балки закопченного потолка и непрерывно курил. Когда в кухне стало холодно и его рука, не прикрытая одеялом, начала зябнуть, он встал, завернулся в кожух и сел понурившись на кровать. Бледный огонек его сигареты часто вспыхивал. Старуха беспокойно ворочалась во сне, стонала и причмокивала. Юрталан угрюмо и даже зло посматривал на нее: как она могла спать в теплой постели в эти страшные ночи, когда он исходил в тоске? И он ждал мутного зимнего рассвета, ждал нового дня, который мог быть еще тревожнее и тяжелее прожитых дней.

Юрталан заметно исхудал, глаза его лихорадочно горели, морщины на лбу и возле глаз резко углубились. С каждым днем он становился все более беспокойным, раздражительным и нетерпеливым. Он не мог усидеть ни у окна, ни на лавке, то и дело подходил к печке и начинал подбрасывать уголь.

— Я только что положила, зачем ты еще кладешь? — удивлялась жена.

— Холодно, — отвечал он.

Как-то после обеда Юрталан сидел, по обыкновению, у окна и смотрел на ворота. Вдруг — он и сам не заметил, как это произошло, — ворота слегка приоткрылись, и во двор заглянул полицейский. Сердце Юрталана забилось как рыба, выброшенная на берег, ноги ослабели, он попробовал было встать и не мог. Собаки залаяли, натянув крепкие цепи. Полицейский быстро захлопнул ворота, но снизу были видны носки его начищенных до блеска сапог.

— Гина! — слабым голосом позвал Юрталан. — Ну-ка выйди посмотри, кто там.

Старуха медленно прошаркала по двору, выглянула за ворота, потом совсем вылезла на улицу и стала о чем-то разговаривать. Зачем явился этот полицейский? Юрталан отсчитывал минуты, сердце его бешено стучало. Жена простояла за воротами минуту, но ему казалось, что прошли убийственно долгие часы. Вернувшись, жена подала ему измятый белый конвертик, который словно заключал в себе приговор. Письмо было от Тоню. Он послал его со своим земляком — полицейским. Тоню сообщал, что купил очень хорошие орехи, и спрашивал, сколько килограммов оставить на долю тестя. Юрталан вспыхнул, швырнул письмо на пол, но немного погодя нагнулся и поднял его.