Избранное. Том первый - [131]

Севда собралась позвать к себе мать, но к вечеру вернулась из города свекровь.

— Уехал к Стойко и ничего не сказал! — злилась она. — А я тут с ума сходила, думала, у Марии что случилось…

— А почему… почему он к Стойко поехал, мама?

— Кто его знает, вздумалось ему…

Севда так и упала на скамью, ноги у нее подкосились, перед глазами завертелись желтые круги. Внезапный отъезд свекра, в самый день выборов, его задержка, молчание Алекси и Стойко — все это не предвещало ничего хорошего… Страх сковал ей сердце, сжимал горло, душил ее. «И Стойко, боже мой, и он! Почему, если он чувствует себя хорошо, не черкнет двух словечек: жив, здоров — и все!» Заставляет ее так томиться… «Мужские сердца! Боже мой, боже! — всхлипывала Севда. — Как они не могут понять!..»

В четверг приехал Тоню. Он был весь в пыли, усталый, небритый, рассеянный и старался не встречаться взглядом с женщинами. Особенно избегал он взгляда Севды. Почему он приехал ни с того ни с сего? И почему так подавлен, удручен и небрежно одет?

Теща встретила его радушно, но и ее обожгло смутное, тревожное предчувствие.

— Как Мика, дети? — спросила она, поздоровавшись.

— Хорошо, — ответил он растерянно.

— А Тошо? Где он?

— Скоро вернется.

— Ты тоже ездил в Пловдив?

— Ездил.

— Когда вернулся?

— Сегодня.

— Виделся там с отцом?

— Виделся.

Севда с замиранием сердца следила за малейшими изменениями в его лице.

— А как Стойко? — побледнев, уставилась на него старуха.

Тоню не ответил. Он медленно отвернулся и застыл, словно в забытьи. Севда вскочила и схватила его за руки.

— Тоню! — всхлипнула она. Ее широко раскрытые глаза молили об одном лишь слове утешения. — Прошу тебя! Скажи, как Стойко?

Он взглянул на нее, покачал головой и сказал твердо, отчетливо:

— Стойко… приказал долго жить!

Старуха с минуту продолжала еще смотреть на зятя, будто не расслышав как следует, но вдруг, поняв все, выкатила глаза, задыхаясь, и всплеснула руками. Потом дико взвыла и как подкошенная упала на пол. Севда замерла, обезумев, задыхаясь, потом пошатнулась как пьяная, словно хотела двинуться с места — и не могла. И вдруг, схватив себя за волосы, откинула голову назад, в страшный, душераздирающий вопль разорвал тишину над спокойным селом…

23

Поникла Севда, погрузилась в скорбь и траур. Глаза ее скрылись под черным вдовьим платком. Не слышно стало звонкого голоса, тихих ласковых песен. В первые дни после похорон Стойко она непрерывно плакала. Глава ее опухли, покраснели, еще резче выступили скулы. По вечерам иногда забегала мать, пыталась утешить. Севда слушала ее пустые уговоры, то нежные и трогательные, то строгие, внушительные и твердые.

— Хватит, хватит тебе! На то божья воля, против бога не пойдешь! — вразумляла ее Казылбашиха. — Посмотри на себя, на кого ты стала похожа?! Ты же погубишь себя.

— Не от бога это, мама, нет! — рыдала Севда. — Если бы его не теребили, он бы у меня и теперь был жив…

— От бога, доченька. Как он определил, так и случилось…

Постепенно слезы у Севды иссякли. Теперь она молчала и открывала рот, только если ее о чем-нибудь спрашивали. Работала целыми днями не разгибая спины, но в ее движениях и походке не было прежней ловкости и силы. За работой дни проходили незаметней и быстрее, но ночи, — только она одна знала, как трудно было дождаться зари. И в самую жару Севда должна была спать в комнате — так полагалось, спать молодой вдове одной снаружи считалось неприличным.

А дома день ото дня становилось все невыносимее. Юрталан высох и почернел как головешка, совсем замкнулся в себе и стал еще раздражительнее, легко вспыхивал и ругался как бешеный по самому ничтожному поводу. Порой он словно совсем терял силы, смотрел на все с полным безразличием и только курил. Но это были своего рода передышки. Потом он опять начинал бесноваться, ругался и сквернословил так, что окружающие готовы были провалиться сквозь землю. Старуха совсем одряхлела. Смотрела тупо, когда к ней обращались, словно не понимая, что ей говорят, и все время проклинала себя за то, что не свозила Стойко в какую-то часовенку, где от таких непонятных болезней якобы исцеляются моментально. Она старалась работать по дому, то и дело вздыхала и охала и часто искала по всем углам вещи, которые держала в руках.

Юрталан видеть не мог, какая она бестолковая и словно отсутствующая, набрасывался на нее с руганью и уходил из дому вон. Однажды вечером выскочил он так наружу и остановился в изумлении. Потихоньку открыв калитку, во двор вошел Алекси.

— Что, учебный год закончили? — недоверчиво спросил Юрталан.

— Закончили.

— Ну и как?

— Хорошо.

— Табель твой где?

— Нам еще не выдали.

— Что-то долго вы там задержались. Другие ученики из нашего села давно уж приехали.

— В гимназиях раньше заканчивают.

На другой день приехал Тоню и сказал, что Алекси исключили, — он подбросил в комнату одного учителя письмо с угрозами. От злости и отчаяния с Юрталаном случился припадок.

— Почему я не умер, почему не провалился в преисподнюю, чтобы не видеть этого разбойника, этого негодяя! — ревел Юрталан. — Он разорит меня, загонит в могилу до срока… Эх, хозяйство мое пропадет, все он промотает, все сожрет и все равно в люди не выйдет, весь наш род опозорит!..