Избранное - [47]

Люди долго еще обсуждали совершенные им злодеяния и, пользуясь случаем, поносили его дружков и сообщников. И всякий раз, когда молва эта доходила до Бинь, душа ее наполнялась горечью и страхом. Ужасная гибель Ба Бая неотступно преследовала ее воображение. По ночам она не могла сомкнуть глаз, она видела, как труп Ба Бая колышется на плечах Нама, освещенный тусклым светом луны.

Иногда она по целым дням ничего не ела, а когда Нам пытался узнать, в чем дело, старалась перевести разговор на другое. Нам же ничуть не изменился: целыми днями играл в шаукдиа, валялся и курил опиум. На лице его не было и тени беспокойства или угрызений совести, наоборот, он еще больше озлобился. И потому, когда они бывали вместе, подавленность и тревога, охватившие Бинь, особенно бросались в глаза. Ее не оставляло предчувствие, что скоро их с мужем постигнет страшная кара. Иногда ей казалось, будто она уже сидит в тюрьме и дожидается отправки на каторгу. Потом она видела себя на помосте: стоит около гильотины и, зажмурив глаза, ждет смерти.

Бинь таяла на глазах. Нам сердился, кричал, заставлял ее пить лекарства, насильно кормил ее…

Зимний вечер опускался над рекой. Кроны деревьев на дальних холмах все еще золотились в лучах заходящего солнца. Синева неба казалась безбрежной и пустынной. Даже птицы не пересекали его бездонную глубину. Тишину нарушал лишь печальный шум вечернего ветра, носившегося по опустелой, безлюдной равнине.

Бинь стояла на корме, облокотившись на поручни, и смотрела, как поля медленно отступают за завесу тумана.

От покоя и тишины на душе у нее стало необычно легко. Словно холодный ветер унес все ее мрачные мысли, ей казалось, будто она начала другую, честную жизнь.

— Вот бы всегда быть такой счастливой! — печально прошептала Бинь.

Но, заглянув в маленькое зеркальце и увидав свое худое бледное лицо, она покачала головой.

— А на что мне счастье? Детей у меня нет и уже, наверно, не будет, мать с отцом чуждаются меня. Сколько людей страдает по моей вине, — значит, и я должна страдать.

Она посмотрела на руку: пальцы почти начисто отрезаны колесами поезда. Вечное, позорное клеймо!

Зажмурив глаза, она трясла головой, пытаясь отогнать мрачные мысли. Вдруг подошел Нам и сквозь зубы прошипел:

— Легавые!

— Ну?

— Они решили накрыть нас!

— Кто?

— Вон шпик с лошадиной мордой и легавый Винь.

Бинь сохраняла спокойствие.

— Ну что ж, как причалим к Ниньзиангу — смоемся.

Нам быстро огляделся по сторонам.

— Смываться надо сейчас! — И бросился в реку.

Двое мужчин подскочили к Бинь и, топая ногами от злости, закричали:

— Ах черт, ушел!

Сбежались пассажиры. Все смотрели, как черное стремительное течение уносило Нама. Сердце отчаянно колотилось в груди. Бинь боялась за мужа, но старалась держаться спокойно и отвечать на вопросы человека с лошадиной мордой как ни в чем не бывало.

— Вы знаете этого человека?

— Нет! Я с ним не знакома!

Лошадиная морда пристально посмотрел ей в глаза.

— Я только что видел, как вы разговаривали с ним.

Бинь усмехнулась.

— Я порядочная женщина, о чем мне разговаривать с незнакомым мужчиной?

Легавый, стоявший рядом с Лошадиной мордой, сердито взглянул на Бинь. Она игриво поглядела на него и не спеша спустилась по ступенькам на нижнюю палубу.

Едва пароход причалил к пристани в Ниньзианге, Бинь сразу спрыгнула на берег. Пройдя набережную, она оглянулась и, не видя ничего подозрительного, немного успокоилась.

— Ну, пронесло! — с облегчением вздохнула Бинь.

Она собралась было зайти в закусочную, как вдруг перед ней вырос Нам. Он успел переодеться, на плечи его наброшен был дождевик.

— О, это ты! Что-нибудь случилось?

Нам покачал головой.

— Нет! Сколько у тебя денег?

— Только пять хао!

— Пять маленьких, и все?

— Чего мне врать!

— Раз так, — скорчил недовольную гримасу Нам, — придется до Тхайбиня топать пешком. И сматываться надо сейчас же.

— Почему?

Нам кивнул в сторону закусочной.

— Тут еще двое легавых.

— А что, они крепко пришились? — нахмурилась Бинь.

Она испугалась: вдруг полиция узнала, что они виновны в убийстве Ба Бая?

— Ну что ж, отканываем! — сказала она Наму.

Они свернули на узкую тропинку, убегавшую в глубь полей. Был уже девятый час. Стояла непроглядная мгла. Луны, как всегда в конце месяца, не было. Из черных зарослей бамбука вылетали светляки и опускались куда-то, прочертив по небу короткий сверкающий след, отчего темнота и безмолвие ночи казались еще тревожней.

Бинь тяжело дышала, сердце в груди готово было разорваться. Нам, словно услыхав его стук, взял Бинь за руку и тихо спросил:

— Тебе очень страшно, дорогая?

Бинь покачала головой и спросила:

— Скоро будет кладбище за деревней Тхюиван?

Нам ухмыльнулся и кивнул налево. Бинь повернула голову и увидала в густой пелене тумана могильные холмики и кусты диких ананасов, дремавшие под тихий стрекот цикад.

Они прошли уже километра четыре. Начал накрапывать дождь, потом он пошел сильнее. Бинь дрожала — платье ее промокло насквозь. Нам снял плащ и хотел набросить ей на плечи, но она отказалась и ускорила шаг.

На душе у нее стало еще тоскливей. И хотя рядом шагал Нам, ей казалось, что она идет одна, совсем одна, по безлюдной дороге, и дорога эта ведет не в Виньбао и Тхайбинь, а в какое-то неведомое место, где повсюду подстерегают опасности.