Избранник - [70]

Шрифт
Интервал

Я поискал в указателях слово «бессознательное». В некоторых книгах оно отсутствовало. А еще в одной было сказано буквально следующее: «Здесь не представляется возможным обсуждать „новую психологию бессознательного“, неоднократно превозносившуюся как „революция в психологии, произведенная психоанализом“, но, несомненно, навсегда изменившую психологию. Преподавателю следует ознакомиться с ней отчасти для того, чтобы избегать двусмысленностей в своей работе, а отчасти — чтобы быть готовым противостоять преувеличенным заявлениям экстремистов и некритичному провозглашению свободы от любой научной дисциплины, на них основанному».

Это «некритичное провозглашение свободы от любой научной дисциплины» отчасти напомнило мне профессора Аппельмана. А потом я нашел пассаж, звучавший точно как речь профессора Аппельмана.

Магия основана на традиции и вере. В ней не приветствуются наблюдения, она не нуждается в экспериментах. В противоположность ей наука основана на опыте; она открыта для уточнений, производимых путем наблюдений и экспериментов.

Книга, в которой я обнаружил этот пассаж, была полна таблиц и графиков с результатами экспериментов на лягушках, саламандрах, крысах, обезьянах и людях. Фрейд или бессознательное не упоминались в ней вовсе.

Мне было жаль Дэнни. Он потратил два года на изучение сознания с точки зрения фрейдистского анализа. А теперь изучает его с точки зрения психологии. Я понимал теперь, что он имел в виду, когда говорил, что экспериментальная психология не имеет ничего общего с человеческим мышлением. В ней действительно было очень мало от человеческого мышления — в терминах психоанализа. Но если оставить в стороне психоанализ, эти книги показались мне весьма содержательными. Как еще может развиваться психологическая наука, если не путем лабораторных исследований? И какими еще могут быть эти исследования, если не экспериментами на животных и людях? А какие можно эксперименты ставить на их сознании? Как можно проверить в лаборатории фрейдовскую концепцию бессознательного?

Бедный Дэнни, подумал я. Профессор Аппельман терзает тебе разум своей экспериментальной психологией. А твой отец терзает душу своим нелепым молчанием, которое я никак не могу понять, сколько бы я о нем ни думал.

Я вернулся домой, испытывая грусть и беспомощность. Дэнни самому придется разбираться со своими проблемами. Я ему с этой психологией не помощник.


В понедельник начался второй семестр. За обедом Дэнни рассказал мне, что собирается ближе к вечеру поговорить с профессором Аппельманом. Он был напряжен и взвинчен. Я напомнил ему, что надо быть вежливым, но честным и выслушать то, что скажет профессор. Я тоже немного нервничал, но сказал ему, что почитал немного в пятницу об экспериментальный психологии и мне показалось, что в ней содержится много ценного. Что это за наука без экспериментов? И как можно ставить эксперименты на бессознательном, которое по определению не поддается проверке и лабораторным исследованиям?

Дэнни сердито поджал губы.

— Вот спасибо, — сказал он сердито. — Как раз этого мне сейчас и не хватало. Пинка в зад от лучшего друга.

— Я только передаю свои впечатления.

— А я — свои! — почти закричал он. — Спасибо тебе огроменное!

Он выбежал из столовой, оставив меня заканчивать обед в одиночестве.

После занятий мы обычно встречались на крыльце и вместе ехали домой, но на этот раз его нигде не было видно. Я подождал полчаса, потом отправился домой в одиночестве. На следующее утро он поджидал меня на авеню Ли, у нашей с отцом синагоги.

— Ты куда вчера подевался? — спросил он.

— Я ждал тебя полчаса, — ответил я. — Когда ты вышел?

— В семь пятнадцать.

— Ты говорил с ним целый час?

— Да, мы долго говорили. Слушай, извини, что я так вспылил вчера за обедом.

Я отвечал, что не такой уж неженка и вообще друзьям приходится сносить подобное время от времени.

Мы побрели к трамвайной остановке. Стояло пронизывающе холодное утро. Пейсы Дэнни взлетали и опускались под порывами ветра.

— Ну и как оно прошло? — спросил я.

— В двух словах не расскажешь, — ответил Дэнни, глядя на меня сбоку и ухмыляясь. — Мы долго говорили. О Фрейде, фрейдистах, психологии, психоанализе и Боге.

— Ну и?

— Отличный он человек. Сказал, что весь семестр ждал, когда я подойду к нему поговорить.

Я ничего не ответил. Но теперь уже я ухмыльнулся.

— Так вот. Фрейда он знает вдоль и поперек. По его словам, он не столько против умозаключений Фрейда, сколько против его методологии. Выводы Фрейда, говорит он, базируются исключительно на его собственном ограниченном опыте. Он делает обобщения на основании нескольких случаев, нескольких частных пациентов.

— Вот она, проблема индуктивности в двух словах, — заметил я. — Как обосновать переход от нескольких частных случаев к общему правилу?

— Я ничего не знаю о проблеме индуктивности. Это уж по твоей части. Но профессор Аппельман сказал еще кое-что, что мне показалось весьма здравым. Он согласен, что Фрейд был гением и настоящим ученым, но при этом добавил, что Фрейд построил теорию поведения, основываясь на изучении одних лишь ненормальных случаев. А задача экспериментальной психологии, по его словам, — приложить к психологии методологию естественных наук и составить законы поведения


Рекомендуем почитать
Топос и хронос бессознательного: новые открытия

Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.


Мужская поваренная книга

Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.


Записки бродячего врача

Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.


Фонарь на бизань-мачте

Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.


#на_краю_Атлантики

В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.


Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Последний из умных любовников

Эта книга повествует о двух самых ужасных неделях в жизни Рони Левина — семнадцатилетнего сына американской пары. Ирми, его отец — агент израильских спецслужб, часто разъезжающий с секретными миссиями; Нинетта, его мать — красивая, талантливая женщина. А наш герой молод и просто наслаждается жизнью. Однажды он возвращается домой с костюмированной вечеринки, переодетый в женщину, и получает странные угрозы от незнакомца, который ошибочно принимает его за Нинетту. Эта загадочная встреча становится отправной точкой в запутанной истории, которая, как выяснится, касается не только матери и ее любовной связи на стороне, но и опасного заговора.


Бессмертник

Роман известной американской писательницы Белвы Плейн «Бессмертник», несомненно, можно назвать старой, доброй семейной сагой. Эта яркая, увлекательная книга повествует о жизни главной героини Анны с рождения до глубокой старости. Автор то погружает читателя в сюжет, делая его практически действующим лицом, то отдаляет, заставляя взглянуть на события со стороны. На долю героини выпало много испытаний: несчастная любовь; замужество, которое так и не принесло ей женского счастья; рождение дочери не от мужа; смерть сына, а потом и внука.


Стражи последнего неба

Борис Штерн и Павел Амнуэль, Мария Галина и Хольм ван Зайчик, Г. Л. Олди и Даниэль Клугер… Современные писатели-фантасты, живущие в России и за ее пределами, предстают в этом сборнике как авторы еврейской фантастики.Четырнадцать писателей. Двенадцать рассказов. Двенадцать путешествий в еврейскую мистику, еврейскую историю и еврейский фольклор.Да уж, любит путешествовать этот народ. География странствий у них — от райского сада до параллельных миров. На этом фантастическом пути им повсеместно встречаются бесы, соблюдающие субботу, дибуки, вселяющиеся в сварливых жен, огненные ангелы, охраняющие Святая Святых от любопытных глаз.


Доля правды

Действие романа разворачивается в древнем польском городе Сандомеже, жемчужине архитектуры, не тронутой даже войной, где под развалинами старой крепости обнаружены обескровленный труп и вблизи него — нож для кошерного убоя скота. Как легенды прошлого и непростая история послевоенных польско-еврейских отношений связаны с этим убийством? Есть ли в этих легендах доля правды? В этом предстоит разобраться герою книги прокурору Теодору Щацкому.За серию романов с этим героем Зигмунт Милошевский (р. 1976) удостоен премии «Большого калибра», учрежденной Сообществом любителей детективов и Польским институтом книги.