Два часа с минутами прошло с тех пор, как ты привел меня домой, дал несколько чистых тетрадей и велел описать все, что со мной произошло. Как только за тобой закрылась дверь, я приложил к ней ухо. Я услышал твой приглушенный голос. Один из тех двоих, что остались меня стеречь, произнес:
— Вы не беспокойтесь, у меня самого дома такой же…
Потом раздался стук хлопнувшей двери. Я бросился к окну и увидел, как ты пересекаешь наш садик по дороге к машине.
Когда ты отъехал, я осторожно поднял телефонную трубку и тут вдруг понял, что мне, в сущности, некому звонить: отец вернется только завтра, мать — где-то в городской больнице, а все прочие еще попросту спят в этот предрассветный час.
Выходит, я застрял здесь всерьез, запертый в собственной комнате, и непонятно даже, в каком качестве — заключенного, спятившего или того и другого разом? И зачем описывать произошедшее — тоже непонятно. Чистые тетради путают — мой английский кажется мне слишком бедным, чтобы изложить все подробности этих запутанных событий. И совсем уж непонятно, с чего начать.
Может, с того, что, родившись примерно семнадцать лет назад в Тель-Авиве, я рос в восьми других городах, разбросанных по всему свету? — но об этом ты уже знаешь. Или с того, что мы живем в Штатах уже несколько лет и отец работает в израильском культурном представительстве? — но ты знаешь и об этом (и уже наверняка догадался, что культурные связи — не совсем та задача, ради которой его сюда послали, хотя он не так уж плохо рисует и вдобавок знает на память жизнеописания целой кучи художников, скульпторов, музыкантов и писателей, о которых никто, кроме него, никогда и не слыхивал)… Я бы мог, конечно, начать рассказывать о матери, но во всем, что касается ее дел, я совершенно безнадежно запутался.
Остается, пожалуй, только одно — попытаться честно припомнить, с чего все началось. А началось все со школьной вечеринки.
Итак, вечеринка. У нас в школе на Форест-Хиллс есть такая традиция — за неделю до начала занятий отмечать конец летних каникул. В приглашениях, которые рассылаются ученикам, эту вечеринку именуют «Бэк-Ту-Скул», а для особо непонятливых разъясняют, как важно «укреплять дружеские связи» и «способствовать сплочению коллектива». Такое можно было бы еще пережить, но вот обязанность являться в маскарадных костюмах… В прежние годы в этом еще была какая-то прелесть новизны, но сейчас вся затея почему-то представилась мне инфантильной и нелепой. Я отправил приглашение прямиком в мусорную корзину, однако наутро оно обнаружилось на кухонном столе. Дата вечеринки уже была отмечена в настенном календаре, и стоило мне появиться в кухне, как мать спросила, не нужно ли помочь с маскарадным костюмом.
Я заявил, что никуда не собираюсь идти.
Мать, разумеется, утверждала, что я неправ.
— Если не позаботишься об укреплении связей, у тебя никогда не будет друзей.
— О каких связях ты говоришь? Следующим летом я кончаю школу. Через год все мои одноклассники разъедутся по колледжам, а я буду вкалывать в израильской армии. Буду торчать, заброшенный и всеми забытый, в каком-нибудь военном лагере…
Она состроила гримасу.
— Во-первых, ты не будешь заброшен и забыт. У тебя прекрасный английский, и отец уже говорил с одним человеком из армейской пресс-службы. Во-вторых, и военная служба когда-нибудь кончается, и ты наверняка захочешь вернуться в Штаты, чтобы закончить образование. Поэтому важно, чтобы у тебя здесь были друзья…
Говоря о «друзьях», мать имеет в виду прежде всего Деби. Она возлагает на Деби большие надежды. Тут налицо явно иное отношение, чем ко всем моим прежним девчонкам, и все потому, что Деби дружит с матерью независимо от меня. Забегает к ней по утрам на чашку кофе, сопровождает на распродажи, не забывает дарить ей всякие безделушки и даже поверяет свои мелкие женские секреты.
— Кем нарядится Деби? — поинтересовалась мать.
— Деби в Луизиане.
— А другие?
— Почем я знаю? Наверно, как всегда — индейские вожди, шерифы, девицы из салуна, бэтмены, роботы, кто во что горазд…
Даже она сочла все это слишком банальным.
— Какие болваны! — добавил я, чтобы окончательно закрыть тему. — Рядятся в старые платья и пижамы, а то вообще в костюмчики своих малолетних сестричек…
Я вернулся к себе в комнату и раскрыл книгу, надеясь, что вопрос исчерпан. Но не прошло и часа, как мать появилась в дверях и объявила:
— Я нашла!
— Прекрасно, — ответил я, не отрываясь от книги.
Она прошла на середину комнаты и торжественно провозгласила:
— Ты оденешься женщиной!
— ?!
Ее глаза горели восторгом.
— Если надеть на тебя парик и переделать одно из моих платьев, ты будешь… — она поискала подходящее слово и наконец нашла, — …совершенно необыкновенным.
![Академик Николай Амосов: «Я живу российскими интересами» : [по материалам беседы с Н. М. Амосовым]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
