Последний из умных любовников - [2]

— Не хочу быть необыкновенным, — сказал я. — И вообще не хочу идти на эту вечеринку. И уж во всяком случае, не собираюсь идти по улице или ехать в автобусе в таком дурацком виде.

— Я дам тебе свою машину.

Это уж было совсем из ряда вон. Я месяц как получил водительские права, но до сих пор ни один из них так и не дал мне хоть раз попользоваться машиной. Отец ссылался на то, что его автомобиль принадлежит консульству, а мать отговаривалась тем, что ее машина слишком стара.

— Видишь, как ты мне дорог? — сказала она. — Я готова сидеть тут целую ночь и волноваться, пока ты там один разъезжаешь в темноте, и все потому, что понимаю, как важно, чтобы ты укреплял связи с коллективом.

— Никуда я не поеду, — снова повторил я.

Она вышла, не говоря ни слова. Я остался наедине с книгой и вдруг поймал себя на том, что представляю, как веду машину по скоростному шоссе, обгоняю редкие ночные попутки и стрелка спидометра медленно поднимается к шестидесяти пяти. У меня вообще чересчур развитое воображение — порой достаточно представить себе какую-нибудь вещь, и я тут же начинаю ощущать ее вкус и запах. Вот и сейчас я отчетливо слышал мелодию, льющуюся из радиоприемника машины, посвистывание ветерка за ее стеклами, негромкое постукивание колес на стыках недавно отремонтированной дороги.

Чуть позже, выйдя на кухню перекусить, я увидел, что дверь в подвал открыта и мать роется там в одном из громадных сундуков, которые мы постоянно возим за собой из страны в страну.

— Ага! — воскликнула она, увидев меня. — По-моему, я нашла то, что тебе нужно.

И показала какое-то огромное нелепое платье. На этот раз я ничего не ответил. Платье выглядело чудовищно, но мысль о машине уже застряла у меня в голове и только дожидалась своего часа.

Утром в день вечеринки я, как обычно по воскресеньям, отправился в школу на очередную бейсбольную встречу. Я сидел в ожидании на скамейке запасных, как вдруг кто-то из наших спросил:

— Ну, кем ты решил нарядиться сегодня вечером?

— Женщиной! — выпалил я, не раздумывая.

Все так и покатились, и тут я окончательно решил, что не пойду ни на какую вечеринку.

Но по дороге домой что-то во мне сдвинулось. Вот так всегда: посторонним я кажусь этаким залихватским парнем, которому море по колено, немного нахальным и даже хамоватым, но стоит переступить порог дома и увидеть мать, как я тотчас становлюсь натуральным пай-мальчиком. Преданным и послушным. Наверно, тут все дело в том, что мы с ней так похожи. А может, и в том, что отец вечно в отъезде. Но как бы то ни было, а в общем, в то воскресенье, вернувшись домой и обнаружив на своей постели то самое платье из сундука и рядом с ним колготки, длинную цепочку с розовыми камешками и даже курчавый парик точь-в-точь как ее собственные волосы, я почему-то без всяких возражений напялил все это на себя.

Мать еще немного покрутилась вокруг меня, подкрасила лицо, припудрила пробивающуюся щетину, я глянул в зеркало — и испытал странное чувство. Вообще-то я покрупнее телом, но во всем остальном мы действительно очень похожи: те же полные губы, округлый подбородок, смуглая кожа, темные волосы, даже улыбка — и теперь, глядя в зеркало, я сам готов был поклясться, что вижу не себя, а ее, только лет на двадцать моложе.

— Как мы похожи! — радостно воскликнула она. — Нет, но как же мы похожи!

Она не успокоилась, пока я не встал перед зеркалом рядом с ней и не подтвердил, что мы выглядим как сестры-близняшки. Что-то во всем этом меня вдруг покоробило. Вроде на самом деле это она идет на вечеринку, а я всего лишь одалживаю ей на время свое тело и свои пресловутые «связи с коллективом». Сняв парик, я торопливо сказал:

— По-моему, это не самая удачная идея.

Она посмотрела на меня с таким удивлением, будто я сообщил ей, что намерен сию минуту сменить пол или перейти в другую религию.

— Нельзя отступать в последний момент!

И с этими словами она приподнялась на цыпочки, вернула парик на надлежащее место, прилепила на шею мушку, расправила лифчик, набитый скомканной бумагой, и подтянула спустившиеся было колготки. Теперь я был ее абсолютной копией.

Пора было выходить. Она пошла со мной к гаражу и только тут, кажется, осознала, что собственноручно реализует один из тех кошмаров, которые ее постоянно преследовали, — дает мне машину, на которой я могу врезаться в грузовик или в поезд. Ее глаза потемнели — казалось, она лихорадочно ищет повод передумать.

— Дай слово, что ты никуда больше не поедешь, только в школу и обратно, — сказала она.

— Только в школу и обратно, — подтвердил я.

Отъезжая, я еще раз увидел, как она стоит под дождем, запахнув на себе халат. Но я уже был на шоссе, я был в машине, я был один и рассчитывал извлечь из этого максимальное удовольствие.

Увы, до школы было совсем недалеко, а дорога оказалась сплошь забита машинами — даже на школьной стоянке все места были заняты. Я поставил машину двумя колесами в кювет (отец называет это «парковкой по-израильски» — никакому американцу, говорит он, и в голову не придет так парковаться), пересек влажный газон и перепрыгнул через деревянный заборчик. Одна из туфель все-таки попала в лужу. У входа шептались друг с другом несколько Ковбоев и одетый во все черное Пират, на лестнице толкались девчонки в нарядах Фермерских Дочерей и Певичек из Ресторанов. Я остановился у порога, постоял, постоял — и повернул обратно. Не знаю, что было тому причиной — то ли промокшие ноги, то ли внезапная мысль о том, что шутка с переодеванием в собственную мать чересчур уж серьезна. А может, я просто представил себе, что как бы я ни выкаблучивался на этой дурацкой вечеринке, мне все равно не избавиться от ощущения одиночества. В общем, как бы то ни было, я решил вернуться домой. Вылезти из кювета оказалось не так-то просто, но в конце концов это все-таки удалось, и еще через несколько минут я уже снова был около нашего дома.