Из Парижа в Кадис - [25]

Герцог сосчитал находившиеся в мешочке деньги: все сошлось с точностью до мараведи. «А теперь, дорогая маркиза, — продолжил он, — осмотрите эти драгоценности и проверьте, все ли они тут». Маркиза перебрала браслеты, цепочки, часы, кольца, броши, ожерелья — все было на месте, вплоть до последней золотой булавочки. «Но кто вам вернул все это?» — спросила она. «Этот господин», — ответил Осуна, указывая на незнакомца. «А кто он?» — «Главарь разбойников, напавших на вас. Я выразил ему свое неудовольствие и сказал, что вы моя кузина. Он был в отчаянии, что вы сами ему об этом не сказали, ибо тогда он не только не стал бы вас останавливать, но, напротив, дал бы вам эскорт для сопровождения, будь у вас в этом надобность. Он приносит вам свои искреннейшие и почтительнейшие извинения». При этих словах герцога бандит поклонился.

«Простите же его, — продолжал герцог, — как Господь прощает всякий грех». «О, от всего сердца, — ответила маркиза, — но с одним условием». — «Каким же?» — спросил Осуна. Главарь устремил на маркизу обеспокоенный и проницательный взгляд. «Оно состоит в том, — промолвила маркиза, выбрав среди драгоценностей простенькое золотое колечко, — что, за исключением этого колечка, подарка моей матери, он унесет обратно все, что принес». Разбойник попытался возразить. «Без этого я не могу вас простить!» — повторила маркиза. «Друг мой! — вмешался герцог. — Моя кузина исключительно упряма; советую вам уступить ей». Главарь, не говоря ни слова, забрал деньги и драгоценности, откланялся и вышел.

Когда маркиза вернулась к себе, ей передали, что в особняк к ней приходил незнакомец и оставил пакет на ее имя. Маркиза открыла пакет — в нем были деньги и украшения. Не было ни малейшей возможности последовать за разбойником в Аламинский лес, и маркиза вынуждена была принять назад принадлежащие ей ценности.

После этого эпизода ничего подобного больше не повторялось и герцогу де Осуна не в чем было упрекнуть своих разбойников. Вот что такое крупный вельможа в Испании, сударыня, — как видите, они довольно мало похожи на наших мелких вельмож!

Прежде чем мы расстались с герцогом, я был приглашен позавтракать с ним на следующий день. По его словам, он приберег для меня какой-то сюрприз. Будьте спокойны, сударыня: если этот сюрприз того стоит — а в этом у меня нет сомнений, — я с Вами поделюсь!

В это утро Мадрид пробудился в праздничном настроении. Все театральные подмостки и все площади, какие мы вчера по прибытии видели пустыми, с шести часов утра заполнились: подмостки — актерами, а площади — зрителями. На всех этих подмостках исполнялись народные танцы всех четырнадцати главных провинций Испании: Каталонии, Валенсии, Арагона, Андалусии, Старой Кастилии, Новой Кастилии, Мурсии, Эстремадуры, Леона, Галисии, Астурии, Наварры, Ла-Манчи и Бискайи. Все танцоры, мужчины и женщины, с непременными кастаньетами в руках, были одеты в национальные костюмы, которые в Испании — как и, увы, повсюду — встречаются все реже и реже, однако по данному случаю заблистали вновь во всем своем первозданном великолепии. Каждая группа танцоров в самом деле состояла из жителей представляемой ими провинции.

Наблюдая это, Вы имели бы возможность восхититься удивительным чувством цвета, которым природа наделила зрение этих детей солнца. Замечали ли Вы, сударыня, что, чем дальше продвигаешься с юга на север, тем менее яркой становится одежда местных жителей и, в конце концов, на больших широтах становится совершенно невыразительной по цвету. Каким счастливым, должно быть, почувствовал себя Рубенс, этот прославленный художник с пламенной душой, отправленный в качестве посла в Испанию, когда перед его глазами засверкала великолепная радуга пестрых нарядов обитателей Мадрида. Здесь каждое одеяние подобно палитре, на которой смешиваются самые дерзкие оттенки, никогда не противореча друг другу. Если бы можно было увидеть улицы Мадрида с высоты птичьего полета, на расстоянии четверти льё от земли, они бы показались, уверен, огромной клумбой, целиком усеянной цветами.

Танцоров было слишком мало, чтобы выступления проходили одновременно на всех подмостках, поэтому та или иная группа, исполнив на площади или улице все танцевальные фигуры, какие ей следовало показать, с музыкантами во главе устремлялась в путь в поисках новой сцены и новых зрителей. И тогда вдоль всей дороги окна заполнялись головами женщин с обнаженными плечами, с гладкими и блестящими, как вороново крыло, волосами; на этих иссиня-черных волосах пылала либо пурпурная роза, либо вишневая камелия, либо багровая гвоздика. Мантилья, наброшенная поверх всего этого, ничего не скрывала; слышался дразнящий шелест беспрестанно раскрывающихся и захлопывающихся вееров — тонкие пальчики сжимали и теребили их с невероятной ловкостью и восхитительным кокетством.

Тем временем театральные подмостки, покинутые танцорами, не оставались надолго пустыми: танцы сменялись борьбой; мавры в тюрбанах, вооруженные кривыми турецкими саблями, и рыцари в синих юбках, в обтягивающих фуфайках, в шапочках с перьями, с мечами в виде креста, какие были в ходу лет двадцать назад в Тэте и Ам-бигю, заполняли эстрады и, изображая: одни воинов эмира Боабдила, другие — крестоносцев короля Фердинанда, с грехом пополам разыгрывали сцены взятия Гранады и подвиги Великого капитана. Чтобы поднять дух бойцов, беспрерывно гремел состоящий из барабанов и труб оркестр, сверкающий и варварский, заставляя думать, что ты присутствуешь не при осаде Гранады, а при падении Иерихона.