Из Еврейской Поэзии XX Века - [5]

Шрифт
Интервал

И дней безоблачных не жду.
Ты свет дарил мне и удачу
И с ними новую беду.
И время пенилось кроваво,
И злоба целила в меня,
Но лучшим золотом для сплава
Я наполнял горнило дня…
Среди дымящихся развалин,
Встречая пламя новых гроз,
Я, обескровлен и печален,
Надежду прежнюю пронес.
В года отчаянья и муки,
Средь бурь и в горестной тиши
Я не сложил бессильно руки,
Не предал собственной души.
О Ты, в меня вдохнувший разум,
Передо мной разверзни тьму,
Чтоб хаос, высвеченный разом,
Дал путь единству моему!

1943

О жизнь моя!

Кратчайший миг не канет в бездну,
И умерев, я не исчезну,
Поскольку нет небытия.
Навеки воткан в круговерть
Земных надежд, любви и боли
Причастный той творящей воле,
Что воскрешает через смерть.

1943

Перец Маркиш

1895–1952

Галилея

Гора горе взбирается на спину,
Спуская сверху день паломникам и нищим,
Дороге, что ведет меня в долину
К арабским лавкам и простым жилищам.
О солнечные призраки! Куда-то
Дорога скрылась и неразличима…
Ночами в вашу гавань, скалы Цфата,
Приходит ветер из Ерусалима.
Лазурна грусть. Глазами даль окинув,
Вверяюсь дню. Вдвоем по изумрудным склонам,
Не мешкая, уверенно ступаем,
Примкнув к повозкам диких бедуинов,
К верблюдам опечаленно-влюбленным,
Шагающим к тебе, Ерушолаим!..

1922, Цфат


Иерусалим

Обращены к твоим камням и кущам,
В рубцах и ранах выпятив горбы,
Расселись горы и кричат идущим:
«Ерушолаим!» — скрежетом арбы.
И тьмы сожженных дней сползаются к горам
Давиться плотью их истерзанно-бескровной,
Скрежещущую боль их мертвой родословной
Швырнув боготорговцам и ворам.
Твоя земля, святой Ерушолаим,
Годится, чтоб святить лишь тех, кто распинаем —
Налоги, бурдюки, рабы, загоны, грязь…
Но из пещер спускаются к предгорьям
Босые пастухи и бодрствуют, склонясь
В мольбе о буре перед Мертвым морем…

1922, Иерусалим

«Я жив еще!..»

Я жив еще! И кровь, как прежде, горяча!
Кому я задолжал? Кто первый алчет крови?..
Восходит месяц твой — топор из-за плеча,
И мрак твоих ночей — как сдвинутые брови.
Подобно деревцам, назначенным на сруб,
Редеют дни мои, к которым нет возврата;
И слово осеклось, боясь сорваться с губ,
Стремлюсь и не могу в тебе увидеть брата.
Смертелен мой укус! В глазах застыла боль —
Пожары и резню в себя вобрать пришлось им!
И все равно с мольбой: «Любить тебя позволь!» —
Я льну к твоим ногам в самозабвеньи песьем.
Ты мне предначертал блуждать в зловещей мгле,
В меня из-под руки камнями злобы целишь…
И все равно, лицом припав к твоей земле,
Молю тебя: «Позволь быть преданным тебе лишь!..»
Накатывает страх, взметая вопль и вой…
Разгульная хула кипит до горизонта;
И слух не разберет в стихии ножевой —
Шевченко ли поют? Звенит ли саблей Гонта?
Ладонями знамен ласкает смерть. Она
Пьянит меня бедой и обнимает страхом;
Макушками лесов заточена луна,
И песня кобзаря летит над черным шляхом.
В тоске дразнящих струн — предгрозовая хмарь…
Припрятаны ножи и ждут призывных знаков.
На праздник в Чигирин сзываешь ли, кобзарь?
Не будишь ли игрой уснувших гайдамаков?
И кажется, меня, как жертву, сторожит
Фарфор звериных глаз, тупых, как бой баранов;
Кто знает, мне ли жизнь моя принадлежит?..
Но имя отобрать не сможет смерть, нагрянув…
Мне хочется плясать в сетях кровавых смут,
Победно примирясь с затребованной данью,
И звать к себе гостей, которые возьмут
Мой голос заодно с разрубленной гортанью.
Я жив еще! И кровь, как прежде, горяча!
Кому я задолжал? Кто первый алчет крови?..
Восходит месяц твой — топор из-за плеча,
И черною рукой ты закрываешь брови!..

1924

«Встречая ночь…»

Встречая ночь,
В одежды скорби кутаются дали.
Эй, призраки базаров, сгиньте прочь,
Вернув кладбищу прах изъеденной морали!
И ваши имена, чья древность — напоказ,
С себя сорвите вместе с головами, —
Мне нечего наследовать у вас,
Вам — завещать идущему за вами.
О круглая земля! Страданием казнима,
Варшава ли, Нью-Йорк — во всех приделах света —
От Вильны и Москвы до Иерусалима,
Как старые камеи, носишь гетто!

1932

Осколки

Сейчас, когда, прозрев, глаза велят: «Гляди!», —
Сквозь режущую боль в зрачке незамутненном
Я вижу, омрачась, что сердце из груди,
Как зеркало, упав, рассыпалось со звоном.
Я знаю, мне верна, черты мои храня,
Любая из частиц, разбросанных повсюду.
О время — мой судья, не растопчи меня,
Пока в пыли искать свои осколки буду…
И вместе их собрав, изрежусь в кровь стеклом, —
Чтоб цельность им придать стараньем напряженным, —
Но как бы ни сложил, приклеив к слому слом, —
В том зеркале себя увижу искаженным.
О, сколько хочешь раз его перекрои —
Лишь плавящая боль позволит возвратиться
Единству моему в той целостности, чьи
По всем семи морям рассеяны частицы.

1943

С. Михоэлсу — вечная свеча у гроба

1
Последний выход твой перед народом
Среди заснеженных руин.
Ни слова твоего, ни голоса — один
Застывший вздох под мерзлым небосводом…
Но и теперь мы слышим, как поет,
Взывая к нам, незримое движенье
Орлиных крыльев. Их вручил народ
Тебе, в ком отзвук бед его и утешенье.
Открыта сцена. Образы живой,
Забвенью не подвластной вереницей
Проходят над твоей, как прежде, яснолицей,
В сон погруженной львиной головой.
К тебе идущим нет конца,
Сюда, где ты дарил, властитель зала,
Слезой Шолом-Алейхема сердца,
Чтобы она алмазом заблистала…
2
Аншлаг. Последнее из действ. Перед тобой

Еще от автора Перец Давидович Маркиш
Куча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Баллада о воинстве Доватора

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихотворения и поэмы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Избранные стихотворения Ури Цви Гринберга

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Баллада о двадцати восьми

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.