Из Еврейской Поэзии XX Века - [6]

Качнулись лица в скорбном гуле.

Твои герои призрачной гурьбой

Спускаются к одру в почетном карауле.

К чему теперь парик и мантия? Финал

Трагедии твоей величьем равен трону.

Ты сердцем — Лир, который обменял

На мудрость королевскую корону…

В гримерной плачут краски. Там темно.

Без лицедейства смерть, без бутафорской крови…

Лишь Гоцмах падает на полуслове —

Блуждать, не падать звездам суждено.

Они под траурные звуки

Очнутся и, тебя в сиянье облача,

Дрожащий взор опустят в муке

И в вечность гроб внесут на бархате луча.

3

На дорогом лице засыпал раны снег,

Чтоб не были они покрыты мраком ночи,

Но боль взывает сквозь недвижность мертвых век,

И скорбный крик в груди растоптанной клокочет:

«О Вечность, приглядись к кровавому клейму,

Свидетельством стою перед твоим порогом, —

Узнай, так суждено народу моему

Истерзанным брести по всем земным дорогам.

Мой крик в тебя вонзится, омрача

Покой твоей надмирности. Запомни,

Что каждая из ран, рассекшая лицо мне,

Мать и дитя спасла от палача…»

Не скроет снег следов злодейской своры,

И в миг убийства взор твой не погас;

Вздымаясь криком, боль разбитых глаз

Сквозь веки рвется, точно к небу — горы.

4

Поток прошел, и вновь поток. Скорбя,

Людская движется лавина.

Убитые встают почтить тебя,

Шесть миллионов — павшие безвинно.

Как ты почтил их, пав за них тогда

Среди руин пустынного квартала

На минский снег. И вьюга заметала

Осколки обагрившегося льда.

Не побежден злодейскою расправой,

К земле приникший мертвою щекой,

За память их вступившись, их покой,

Бросаешь миру ты укор кровавый.

И траурный поток не убывает, шквал

Народной боли в отворенном зале.

Тебя почтить шесть миллионов встали,

Как ты, чтоб их почтить, на минский снег упал.

5

Спи. Спи спокойно. Кажется, что ты

В раздумьи замер. Вспыхнувшей из мрака,

Еще ты озарен звездою доброты,

Внимая дудочке Леви Ицхака.

Любовь не гаснет в вихре снежной мглы,

И гнев не замести его налету…

Как две свечи, зажженные в субботу,

Над гробом руки трепетно-светлы.

Задумавшись, глаза ты закрывал подчас —

Так взору мысли виделось яснее.

А нынче боль хранишь под сном смеженных глаз,

Чтобы и в смерти не расстаться с нею.

Как в час премьеры, празднично чиста

Лучистость в глубине зеркал, продливших стены…

Еще мгновенье — оживут уста,

И «с правой» к звездам ты шагнешь со сцены…

6

Черты лица — увы, не уцелеть им,

Их смерть разрушит, праху возвратив;

В последний раз впитай любимый твой мотив,

Звучавший здесь в «Вениамине Третьем».

А ныне эта музыка скорбит

Над сном знакомых черт, и в смерти первозданных.

Твой выход! Не стыдись лица в жестоких ранах,

Того, что череп царственный пробит.

Последний выход. Вечность — твой помост,

Где крови суждено стать высочайшим гримом,

Быть голосом твоим, над смертью возносимым

Туда, где ждут тебя аплодисменты звезд.

Там вспыхнет твое имя в ореоле

Сияния, как новая звезда;

Иди и не стыдись попрания и боли,

Пусть Вечность содрогнется от стыда!

7

Открыта сцена. Взор твоих смеженных глаз

Над смертью жив. И мы, у изголовья стоя,

Вбираем, чтоб хранить, твой дар, как ты для нас

Воспринял и сберег наследство золотое.

Истоки смысла видевший в былом,

Ты в нас и с нами их несешь сквозь время, —

Так, в почву проникая, всходит семя,

Разбуженное солнечным теплом.

Твоим гостям в гримерной луч софита

Не высветит уже волшебной полутьмы, —

Без стука в твое сердце входим мы,

Которое для каждого открыто.

Оно, преодолев небытие,

Принадлежит нам, как моря и горы…

И в нем — с мечтой — в надзвездные просторы

Возносимся, как в золотой ладье.

1948

Самуил Галкин 1897–1960

Звезда

Та звезда влечет меня

Чистотой ее огня,

Тем, что, глядя сквозь века,

Светом собственным ярка,

Тем, что блещет, заключа,

Словно в капле, мощь луча.

Та звезда влечет меня

Неделимостью огня,

Тем, что дарит свет воде,

Неизменная везде,

Тем, что высветить вольна

Небосвод и сумрак дна.

Та звезда влечет меня

Тем, что, луч воспламеня,

В неоглядной глубине

Свет и меру дарит мне,

Тем, что свет ее во мгле

Отдан небу и земле.

1936

«И если здесь земля из льда…»

И если здесь земля из льда,

Замерзнуть сердце в ней должно ли?

Она судьбе моей чужда,

И лечь хочу я не сюда —

Не в землю ужаса и боли.

И если смертное копье

К ней пригвоздило и вогнали

И в плоть и в совесть острие,

Пронзив достоинство мое,

Что достигает звездной дали, —

Звезда ли дрогнет? Ясный взгляд

Померкнет ли у края мира?

Отпрянуть сердцу ль повелят

И штык, и вскинутый приклад,

И злобный окрик конвоира?

Душе ли быть в параличе

От стона мучимого тела,

Когда ты в шарящем луче,

И чертов номер на плече,

И нет страданиям предела? —

О сердце, сдашься ль мерзлоте

В труднейший час единоборства?

Еще нас жаждут слышать те,

К кому стремимся мы в мечте, —

Да служит им твое упорство!

Заложник счастья их, сейчас

Ты соучаствуешь в их горе,

Одно ласкало солнце нас,

Один и тот же мир погас

О одном и том же приговоре.

Не прячась в горечи слепой,

Неси им слово доброй вести

Тебе лишь ведомой тропой,

Чтобы, утешив их собой,

Себя утешить с ними вместе.

1950

«Пока мне светит день…»

Пока мне светит день, и северным сияньем

Встречает ночь, пока всевидящ небосвод, —

Я волен, как дитя, и взор не устает

С надеждою глядеть, не скован расстояньем,

На сотни лет назад и сотни лет вперед.

1952

Костер

Лишь камень и песок, пылающий огнем, —