Из Еврейской Поэзии XX Века - [7]

Мой остров. Ни клочка зеленого на нем,

Чтоб глазу отдохнуть… Исчезнувший в волне

Мой ключик золотой покоится на дне;

И волны, чтобы весть могла достичь земли,

В простор кораблик мой последний унесли,

Его уже с трудом угадывает взор…

В спустившейся ночи я развожу костер,

Обломки корабля собрав на берегу,

И вслед за ним второй и третий разожгу,

Чтоб вы могли прочесть в затерянном огне,

Как близки вы сейчас, как дороги вы мне.

1953

В одиночке

А где-то звуки музыки слышны…

И взором я из черной глубины

Стремлюсь сквозь зарешеченный просвет,

Чтоб небо отыскать, но неба нет,

И падает обратно в сумрак дна

Мой взор, а где-то музыка слышна…

Все камеры как вымерли. Окно

И дверь, окно и снова дверь. Давно

Одни лишь, монотонны и строги,

Со мною говорят мои шаги.

До трещинки знакомая стена,

Но там, снаружи, музыка слышна,

И сквозь решетку рвется взор опять…

Нет, Галкин, надо бить тебя, пытать,

Чтоб выбить из сознанья этот вздор,

Виденье: отодвинется запор

На двери, что откроется, скрипя,

И добрый ангел за руку тебя

Возьмет тогда и скажет ангел тот:

«Иди и сей, ты видишь, поле ждет,

И жив еще твой образ в шуме дня,

Доныне твое имя сохраня,

И помнит мир о мученике том,

Кто шел к кресту, сгибаясь под крестом,

И кровь, что пролилась из-под гвоздей,

Посеял для тебя, для всех людей…

Живи для них, и твой не канет труд,

И снова зерна почву разорвут…»

Нет, — бить тебя, покуда не поймешь, —

Все то, что говорит твой ангел — ложь!

И будущее выглядит не так —

Крест, осквернив, забросят на чердак;

Ошибся ангел! Всходам не взойти,

И мост сожжен — обратно нет пути…

Но там, снаружи, музыка слышна,

И вновь не оторваться от окна

Глазам моим, что ищут отблеск звезд,

И вновь живет и ткется этот мост…

Лубянка. 1953 г., август, воскресенье.

Наверное, я слеп еще

Наверное, в плену самообмана,

Я слеп еще и верю до сих пор —

Народ мой жив, и песнь моя желанна,

И нас разъединивший приговор

Надежду из души моей не выжег,

Хоть сковывает мертвая земля,

Кордонами из проволок и вышек

Шаги мои от мира отделя…

Тому не приподняться над бараком

Ни мыслью, ни стремленьем, ни мольбой,

Кто брошен прозябать под черным знаком,

И чьей распоряжаются судьбой…

И все же — усыпившая унынье,

Ночами пробивается сквозь тьму

Надежда, что народ мой жив доныне

И рад еще поэту своему;

Мне видится: к груди моей припали

Жена и дочь, и канул мерзлый склеп…

Нет, нет, я отрезветь смогу едва ли,

Я все еще, как все слепые, слеп…

Инта, 1954

«В золотую дверь тук-тук…»

В золотую дверь тук-тук…

(Из народной песни)

В золотую дверь тук-тук —

Это мой стучится внук.

Нет минут отдохновенней

И нежней прикосновений,

Как беспечен этот звук —

В золотую дверь тук-тук.

— Можно, дедушка?

— Прошу!

Я нагнулся к малышу.

Смотрит он, усевшись рядом,

Мне в глаза лучистым взглядом,

А в моем — всю грусть измерь…

Ах, серебряная дверь!..

Я отвлекся, погоди…

Вот — охранник впереди,

По бокам другие двое,

На прицеле у конвоя

Я себя увидел вдруг…

Дверь железная, тук-тук.

За какую же вину

Я у двери той в плену?

Отворится ли когда-то?

В тишине шаги солдата.

И бежит слеза… Теперь

Постучат ли в эту дверь?

Сколько выпало чудес,

Чтобы страшный сон исчез,

То железо переплавя

В золотые створки яви

За чертой мытарств и мук…

И со мной играет внук —

В золотую дверь тук-тук…

1958

Если не я для себя…

Кто для тебя, когда не ты?..

Кому вручишь свои заботы?

Ведь время с каждым сводит счеты,

Однажды ставя у черты,

Где у тебя не спросят, кто ты,

И, всепрощенный, ты уйдешь…

Когда не я себе, то кто ж?

Смотри, покуда видит глаз,

И знай — не хватит жизни целой,

А потому сверх меры делай, —

Когда же, если не сейчас?

Ничтожен времени запас,

С числом и мерой будь на страже…

Коль не сегодня, то когда же?

Но от числа не опьяней,

А мера — главное не в ней;

Лишь для себя стараясь — что я?

Кто я такой? Чего я стою,

Когда себя в одном числе

Я утверждаю на земле?

И «что я есмь» легло в строку бы,

Но мне обида сжала губы

И, мысль перекроя,

Ведет моей рукою

И шепчет мне, что я —

Черт знает что такое…

1957

«Ты, — говорил он, — идолопоклонник…»

«Ты, — говорил он, — идолопоклонник», —

Мой старый папа, слушая меня.

Здесь на Талмуд сослался бы законник,

Десятками запретов приструня, —

Не по иным каким-нибудь мотивам,

Но почву из-под юношеских ног

Он вышибив, себя вполне счастливым,

Наверное, почувствовать бы мог.

Меня увещевал бы разъяренно,

За то бранил и втаптывал бы в грязь,

Что я предпочитаю Аполлона,

Кощунствую, Венерою пленясь,

Что греками посмел я искуситься,

Себя же выставляя на позор,

Что лезу в виноградник, как лисица,

Которой нипочем чужой забор,

Что бурей я утащен, что за тенью

Гоняюсь, что в сомнительном краю,

Подобный одичавшему растенью,

Я соки чужеродной почвы пью.

Но папу не смущали я и буря —

Существеннее был его подход,

Он только улыбался, глаз прищуря,

Когда ему по вкусу был мой плод.

Однажды лишь сказал: «Творенье — диво,

Затмившее в глазах твоих Творца.

Поёшь — „как это дерево красиво!“

Но это ль вдохновлять должно певца?

Ты, дерево почтив, его убранство,

К нему лишь обратил свое лицо,

Тому ж, Кто создал землю и пространство,

Не хочешь посвятить хотя б словцо.

И думаешь ты — нужно лишь для поля,

Чтоб в свой черед сменялись свет и мгла,

Но разве не Его на это воля —

Чтоб вовремя и песнь твоя пришла?