— Здорово дед, какие мы тебе чужеземцы? — Максим рассмеялся. — Вы здесь все на солнце перегрелись.
Старик улыбнулся, на миг, показав крупные белые зубы.
— По всему видать, что не здешние…
— Что-то тревожно мне, студент, дуб у них странный, с черепами, — Кузьмич, вопросительно посмотрел на Юлиана. Расстегнул шинель, потрогал внутренний карман с кисетом. Возле табачка и ладанка, пряталась. Хоть Кузьмич, был беспартийный, но рядом с матросом Строговым, боялся носить свою ладанку, которую не снимал ни в войну, ни в гражданку, а в смутное мирное время, пришлось.
Юлиан ничего не ответил. Он сам ничего не понимал, с растущим беспокойством в груди, как и Кузьмич, рассматривал невысокие деревянные хатки, обнесенные тыном. Прислушивался, вроде бы к обычным звукам: квохтанью куриц, визгу поросенка, где-то заржала лошадь, мерно постукивал о наковальню молоток в кузне. Над крышей одной из хат поднимался темный дымок. Иногда в дверях и окнах мелькали любопытные лица женщин. Мужиков, они видели раньше, в поле.
У Карпенко в руках заблестела лимонка.
— Конечно не здешние, а тутошние, — Максим натянуто рассмеялся. — Ты дед, нам зубья не заговаривай, радуйся, Советская власть пришла.
— Чья власть? — Старик приставил к уху руку.
— Ты я вижу, с печи, лет десять не вставал. Ну ты даешь, старый, — Максим рассмеялся, снисходительно покачал головой. — Чья власть, говоришь?
— Карпенко, бей в железо. Созывай людей, придется им пояснить, кто чужеземцы, и что такое Советская власть. — Максим Строгов подмигнул старику.
— Не ждали нас?
— Не ждали, — признался дед.
— Сознательность надо воспитывать в себе, старик, а не мыслить старыми, царскими категориями. Совсем от жизни, у вас в Хитрово, отстали. Даром, что Хитрово зовется.
— Сознательность, категории, — пробормотал старик, задумчиво посмотрел на Максима и улыбаясь в бороду сказал:
— Это не Хитрово, а Малая Тмутаракань.
— Чего? Я тебе поругаюсь, хрыч старый. — Максим погрозил пальцем…
Над деревней поплыл тревожный звон: «Бум! Бум! Бум!» Карпенко отводил душу, пытаясь молотком, вогнать в било свой страх и нехорошие предчувствия, которые он вызывал.
Старик отошел в сторону, сел на высокое, толстое бревно, заменявшее лавку возле колодца или оставленное для грядущих субботников.
Скоро площадь стала быстро заполняться людьми. Лица тревожно смотрели на чужаков, просто так, на площадь не созывают, значит, новости, чужеземцы, привезли важные.
— Хорош стучать, ишь, увлекся, — комиссар перехватил руку Карпенко. Услышал выдох студента:
— Не так все здесь.
— Что не так? — потребовал ответа Максим, браво поднял на затылок бескозырку.
— Странные они все. Кузьмич, тоже заметил, и Карпенко, а вы?
— Ничего странного не вижу, дурочку ломают. Стоят на отшибе, настоящей Советской власти еще не видели.
— У нас давно так никто не одевается, особенно после гражданки. Все в таких рубахах, шароварах, лаптях, бородатые.
— Точно, дореволюционные, — подтвердил комиссар.
— У нас и нет одеваются. Каждый одевается в то, что имеет. — сказал Карпенко, подбрасывая в руках лимонку.
— Да, а что вы скажите, про тех молодцев-богатырей, которые спешат сюда. — Юлиан кивнул в сторону двухэтажного терема. Пять древнерусских, вооруженных и облаченных в кольчуги ратников, торопливо приближались к их возу.
— «Богатыри», есть такая картина у Васнецова, только там, их было трое, — сказал Юлиан.
Комиссар фыркнул, казалось сошедшие с картины, древнерусские витязи, не произвели на него никакого впечатления.
— В этой деревне, наверное, живут душевнобольные, — прошептал Карпенко, крепче стискивая в потных ладонях лимонку.
Дружинники остановились напротив. В одном из них, комиссар узнал стража ворот. Он нахмурился, желваки забегали по скулам.
Вперед выступил высокий кучерявый мужчина, в отличии оть остальных, на его плечи украшал красный плащ. Гордо выпятив грудь и вздернув подбородок, положив ладонь на крестообразную рукоять меча, красный молодец повелительно вопросил:
— Почто народ созвали? Кто велел бить? Чьи будете и откуда пришли? — совсем как страж у ворот, он стал сыпать быстрые вопросы.
Люди, пришедшие на площадь, вытянув шеи, ожидали ответов.
Комиссар, как бойцовый петушок, склонив голову на бок, молча рассматривал доброго молодца. Наконец не выдержав, с издевательской улыбочкой заговорил:
— Ну, вы и вырядились. Можно подумать не заурядная деревня, а царский бал-маскарад. Может, вы и кофиё с молоком, по утрам, в постелях пьёте? — Голос его вырос до начальственных высот.
Кучерявый мужчина растерянно захлопал глазами.
— Вы что, совсем ни о чем не слышали?
— О чем? — крикнул из толпы мужчина.
— Вы что, до сих пор и колхоз не организовали?
— Чего??
— Ну, вы блин, даете, — выдохнул комиссар, растерянно оглядываясь на своих попутчиков. — Видали таких?
— Нет, — честно ответили Карпенко и Юлиан.
— Кажется, что здесь, совсем, нога Советской власти не вступала, то есть, не ступала…Да…Вашу сознательность, граждане Хитровцы, надо воспитывать и перевоспитывать. — Максим насторожился:
— Или вы, граждане Хитровцы, комедь валяете?
Возле кучерявого витязя, появился знакомый старик.
— Вакула, я уже говорил, чужеземцам, что они не туда заехали. Им надо в Хитрово, а здесь — Малые Тмутаракани.
