Исторiя Россiи 862—1917 - [48]

2. Соловьёвъ (1856). Соловьёвъ удѣляетъ Ивану III значительно болѣе скромное мѣсто. Въ своей «Исторіи Россіи съ древнѣйшихъ времёнъ» Соловьёвъ тоже слѣдитъ главнымъ образомъ за развитіемъ государства, но отъ него не ускользнула историческая преемственность событій, связь и прямая зависимость одной эпохи отъ другой. Вотъ почему, отдавая должное Ивану, онъ не забываетъ и тѣхъ, кому тотъ обязанъ былъ своимъ успѣхомъ и выдающимся положеніемъ. Соловьёвъ прибѣгаетъ къ такому сравненію. Въ продолженіе многихъ и многихъ лѣтъ цѣлыя поколѣнія тяжёлыми трудами накапливали большія богатства; сынъ прибавлялъ къ тому, что было накоплено отцомъ, внукъ увеличивалъ собранное дѣдомъ и отцомъ; тихо, медленно, незамѣтно дѣйствовали они, подвергаясь лишеніямъ, жили бѣдно; и вотъ, наконецъ, въ руки счастливаго наслѣдника досталось это богатство — плодъ трудолюбія и бережливости его предковъ. Наслѣдникъ не расточаетъ его, напротивъ, продолжаетъ увеличивать; но самый способъ его дѣйствій теперь уже иной: обширныя средства позволяютъ ему дѣйствовать въ болѣе крупномъ масштабѣ; его дѣйствія становятся громкими, обращаютъ на себя всеобщее вниманіе, такъ какъ оказываютъ вліяніе на судьбу, на благосостояніе многихъ. «Честь и слава человѣку, который такъ благоразумно умѣлъ воспользоваться доставшимися ему средствами; но при этомъ должны ли быть забыты скромные предки, которые своими трудами, бережливостію, лишеніями доставили ему эти средства?» Этими словами Соловьёвъ хочетъ исправить односторонность въ сужденіи Карамзина: присоединеніе обширныхъ областей къ родовому удѣлу, почти полное прекращеніе удѣловъ, освобожденіе отъ татарскаго ига, первый шагъ на пути возсоединенія литовско-русскихъ земель съ Московскимъ государствомъ, возобновленіе сношеній съ Зап. Европой — факты дѣйствительно крупные, но они ослѣпили Карамзина, онъ упустилъ изъ виду предшествующую подготовительную работу.

«Счастливый потомокъ цѣлаго ряда умныхъ, трудолюбивыхъ, бережливыхъ предковъ, Іоаннъ III вступилъ на Московскій престолъ, когда дѣло собиранія Сѣверо-Восточной Руси могло почитаться уже оконченнымъ; старое зданіе было совершенно расшатано въ своихъ основаніяхъ, и нуженъ былъ послѣдній, уже лёгкій ударъ, чтобъ дорушить его. Пользуясь полученными отъ предковъ средствами, счастливымъ положеніемъ своимъ относительно сосѣднихъ государствъ, онъ доканчиваетъ старое и вмѣстѣ съ тѣмъ необходимо начинаетъ новое. Это новое не есть слѣдствіе его одной дѣятельности; но Іоанну III принадлежитъ почётное мѣсто среди собирателей Русской земли, среди образователей Московскаго государства; Іоанну III принадлежитъ честь за то, что онъ умѣлъ пользоваться своими средствами и счастливыми обстоятельствами, въ которыхъ находился во всё продолженіе жизни. При пользованіи своими средствами и своимъ положеніемъ Іоаннъ явился истымъ потомкомъ Всеволода III и Калиты, истымъ княземъ сѣверной Руси: расчётливость, медленность, осторожность, сильное отвращеніе отъ мѣръ рѣшительныхъ, которыми было можно много выиграть, но и потерять, и при этомъ стойкость въ доведеніи до конца разъ начатаго, хладнокровіе — вотъ отличительныя черты дѣятельности Іоанна III».

3. Костомаровъ (1874). Ещё дальше отъ Карамзина отошёлъ въ своей оцѣнкѣ Костомаровъ. Подчёркивая преимущественно отрицательныя стороны Ивана, онъ указываетъ не столько на то, что Иванъ далъ, сколько на то, чего не далъ, но что долженъ былъ и могъ дать. Костомаровъ не закрываетъ глаза на его положительныя качества какъ человѣка, но не видитъ плодотворнаго имъ примѣненія въ жизни.

«Печальныя событія съ его отцомъ внушили ему съ дѣтства непримиримую ненависть ко всѣмъ остаткамъ старой удѣльно-­вѣчевой свободы и сдѣлали его поборникомъ единодержавія. Это былъ человѣкъ крутого нрава, холодный, разсудительный, съ чёр­ствымъ сердцемъ, властолюбивый, неуклонный въ преслѣдова­ніи избранной цѣли, скрытный, чрезвычайно осторожный; во всѣхъ его дѣйствіяхъ видна постепенность, даже медлительность; онъ не отличался ни отвагою, ни храбростью, зато умѣлъ превосходно пользоваться обстоятельствами; онъ никогда не увлекался, зато поступалъ рѣшительно, когда видѣлъ, что дѣло созрѣло до того, что успѣхъ несомнѣненъ. Забираніе земель и возможно прочное присоединеніе ихъ къ Московскому государству было завѣтною цѣлью его политической дѣятельности; слѣдуя въ этомъ дѣлѣ за своими прародителями, онъ превзошёлъ всѣхъ ихъ и оставилъ примѣръ подражанія потомкамъ на долгія времена».

«Русскіе историки называютъ Ивана Великимъ. Дѣйствительно, нельзя не удивляться его уму, смѣтливости, устойчивости, съ какою онъ умѣлъ преслѣдовать избранныя цѣли, его умѣнью кстати пользоваться благопріятными обстоятельствами и выбирать надлежащія средства для достиженія своихъ цѣлей; но не слѣдуетъ, однако, упускать изъ виду, при сужденіи о заслугахъ Ивана Васильевича, того, что истинное величіе историческихъ лицъ въ томъ положеніи, которое занималъ Иванъ Васильевичъ, должно измѣряться степенью благотворнаго стремленія доставить своему народу возможно большее благосостояніе и способствовать его духовному развитію: съ этой стороны государствованіе Ивана Васильевича представляетъ мало данныхъ. Онъ умѣлъ расширять предѣлы своего государства и скрѣплять его части подъ своею единою властью, жертвуя даже своими отеческими чувствами, умѣлъ наполнять свою великокняжескую сокровищницу всѣми правдами и неправдами, но эпоха его мало оказала хорошаго вліянія на благоустроеніе подвластной ему страны. Сила его власти переходила въ азіатскій деспотизмъ, превращающій всѣхъ подчинённыхъ въ боязливыхъ и безгласныхъ рабовъ. Такой строй политической жизни завѣщалъ онъ сыну и дальнѣйшимъ потомкамъ. Его варварскія казни развивали въ народѣ жестокость и грубость. Его безмѣрная алчность способствовала не обогащенію, а обнищанію русскаго края. Покорённый имъ Новгородъ былъ ограбленъ точно такъ, какъ будто его завоевала разбойничья орда, вмѣсто того, чтобы, съ пріобрѣтеніемъ спокойствія подъ властью могучаго государя, ему получить новыя средства къ увеличенію своихъ экономическихъ богатствъ. Ни малѣйшаго шага не было сдѣлано Иваномъ ко введенію просвѣщенія въ какомъ бы то ни было видѣ, и если въ послѣднихъ годахъ XV и въ первой четверти XVI вѣка замѣчается нѣкотораго рода оживлённая умственная и литературная дѣятельность въ религіозной сферѣ, то это вызвано было не имъ. На народную нравственность Иванъ своимъ примѣромъ могъ оказывать скорѣе зловредное, чѣмъ благодѣтельное, вліяніе».