История ромеев, 1204–1359 - [344]

98. Так что, когда Сын говорит: «Я есмь Премудрость»[1881], и затем апостол: Христос, Божия сила и Божия премудрость[1882][1883], то это понимается, как «от силы и премудрости Отца», как Свет от Света и Бог от Бога. До какого же тогда не дойдет нечестия говорящий, что Бог субъектен по отношению к премудрости, как акциденции, и что премудрость — это не сущность, и Богом не является как Его сущность, так и Его премудрость, но [пребывает] в Нем как в субъекте, как эта художническая премудрость — в человеческой душе?

Это и великий Афанасий, следуя правилам и законам научной истины, категорически запрещает и считает уделом приверженцев нечестия, говорящих, будто премудрость существует при Боге, как свойство привходящее и отступающее^т, а отнюдь не Сам Он есть Премудрость.

99. Итак, премудрость является здесь двоякой: одна — созидающая, начальная и творческая, а другая — созидаемая; одна — умудряющая, а другая — умудряемая; одна — рождаемая, а друая — творимая. Из этого следует, что для одной Бог — родитель и Отец, а для другой — Творец и Создатель; и поэтому одна из них есть сущность вечная, неизменная и неподвижная — ибо первоначально движущей всё сущности абсолютно необходимо быть неподвижной как самой по себе, так и по акциденции, — а другая является постоянно изменяющейся и переменчивой и постоянно движется в соответствии с приходом вещей нашего мира в бытие, осуществление и порядок. То она из ограниченной монады восходит к неопределенной бесконечности множества, то, ъ-сялу обратной

пропорции, из ограниченной целостности нисходит к неопре-денной бесконечности. Ибо древние философы и богословы и об этой художнической премудрости говорили, что она занимает место некоего рода и идеи.

100. И как ни род не может быть отделён от видов и индивидуумов, коих он является родом, ни идея, являющуюся сущностью, — от предметов, коих она является идеей, так и художническая премудрость не существует без ее отдельных видов и индивидуумов, точно также как и цвета на телах, которые нам вовсе не известны сами по себе, без субъектов, коих они являются цветами. Так что все науки и мудреные художества зависят от этой художнической премудрости, как разные ростки от одного корня. И Бог является причиной и насадителем как всех их, так и ее, от которой они [произошли].

101. Поэтому-то в первом случае относительная связь и отнесение⁶⁴² может сохранить свое достоинство полностью ненарушенным, ибо оба [предмета] — отличающееся и то, по отношению к чему оно отличается — принадлежат к одному роду; а во втором — вплоть до одного четко сформулированного и значимого слова — они, будучи причиненными, направляют отнесение к своей Причине и Творцу.

Так что менее всего нужно клеветать, а более всего — дивиться на оного Максима, божественного учителя благочестия, прекраснее всех здесь философствовавшего о премудрости, и ясно разграничившего две вещи; Премудрость нетварную, посредством которой и в которой все начало быть, и, с другой стороны, ею и посредством нее сотканную и мудро и искусно сопоставленную небу, земле и всем творениям [премудрость], которую он назвал простой и безыпостасной, составляемой в уме». [1884]

нашего и внешнего. Поэтому — утверждал и заключал [Гри-гора] — он легко стал орудием зла, раз и навсегда отпав и удалившись от истинной мудрости.

Тогда этот несчастный и грешный [человек], пораженный [этими обвинениями] в самое сердце и сделавшийся как бы обезумевшим, стал непристойно вопить, вперемешку и беспорядочно твердя обычные [свои доводы], и, как говорится, взбесился подонок⁶*³. Поэтому и император, как бы до некоторой степени жалея его, ласково и с величавой улыбкой повернулся к Григоре и тихо, так чтобы не слышал Палама, увещал и советовал говорить с ним более сдержанно, чтобы не случилось с ним какой-нибудь неожиданности. Григора ответил: «Так и будет», — и замолчал.

103. А Палама, желая еще сильнее утвердить свое многобожие, моментально забыл прежде приведенные ему доводы и насмешки, обрушившиеся на него из-за всего, что он предложил [вниманию собравшихся], и снова — по причине, должно быть, своего жестокосердия и бесчувствия — стал вводить другие словесные увертки, имея там подобных себе клевретов, поощряющих его постоянно говорить хоть что-нибудь, чтобы, замолчав, не показаться большинству, измеряющему победу исключительно многословием, побежденным. Ибо невежество дерзко и весьма бесстыдно, и зачастую любит недостаток образования компенсировать преизбытком наглости, а особенно — когда встречает невежественных слушателей. А если еще оно найдет себе неких столь же преднамеренно дерзких приверженцев, поддерживающих [оратора] невнятными криками, мешающих хорошо слышать и сводящих на нет критерий истины, то до каких степеней еамонадеянности не дойдет? [1885]

104. Поэтому, открыв вслед за тем книгу, Палама стал зачитывать речение, гласящее, что нужно различать действующего, то, что способно действовать[1886][1887], действие[1888], и то, что произведено действием[1889].[1890] Затем он своими словами стал объяснять, что действующий — это Бог, то, что способно действовать — природа, действие — Его нетварное божество, отличное от действующего и приводящего ее в движение, а произведенное действием — это результат; и что действие и деятельность