История ромеев, 1204–1359 - [326]

57. Император без малейшего промедления исполнил это желание латинянина на следующий же день, устроив беседу с Паламой, так чтобы латинянин мог сам слышать, что тот говорит. По окончании беседы латинянин, отойдя немного в сторону, в частном порядке сказал императору, что он слышал, как Палама говорит много, но без толку, смешивая одно с другим и выдумывая, «так что мы затрудняемся объявить, чему из двух нужно присудить победу в [соревновании во] зле: качеству или количеству этих [ложных постулатов]». Однако он попросил, чтобы Палама дискутировал и со мной, а сам бы он был при этом молчаливым слушателем. Поэтому на следующий день [ко мне] пришел один из выдающихся своим благородством [мужей], великий логофет³⁹⁹, приглашая от [имени] императора и меня, как раз оправившегося, пусть и не до конца, от обычных моих головных болей. И поскольку отказаться было нельзя, я встал и пошел, совершенно не зная и даже не любопытствуя узнать, чего ради [меня зовут].

58. Ибо императрица Елена приказала [сделать так], чтобы я не знал заранее причину приглашения, дабы я пришел без подготовки и доводы Паламы получили бы некое преимущество. Потому что из-за [влияния] отца, Кантакузина, и она была очень предана Паламе и во всем, что касается религии, действовала большей частью против воли своего супруга. Так что я, только войдя во двор дворца, узнал, что там сидел и Палама, с нетерпением ожидая диспута.

³⁵⁹ Никифор Ласкарис Метохит (греч. Ыікг|ф0ро? Лаокарв; Метохгщ?) — сын известного ученого Феодора Метохита, ученик Григорій, великий логофет в 1355–1357 г., антипаламит (PLP17986).

Итак, поскольку у меня все еще болела голова, а состязание оказалось для меня полной неожиданностью, то сначала мне показалось, что лучше сразу возвратиться домой, не обращая внимания на это коварно подстроенное приглашение. Но чтобы не дать охочим до насмешек повод подозревать меня в трусости, я тотчас укрепил свой помысел, взял себя в руки и целиком положился на Бога.

59. Таким образом, я вошел [в палаты] к самому императору, находившемуся там в присутствии знатных особ и императрицы Елены, поняв, что у них запланировано. Что там было сказано — сколько [речей], каких именно и какой ход дали им обстоятельства, — покажут следующие [главы]. Это написано мной в виде подробного рассказа и представлено как бы от лица одного из там присутствовавших, рассказывающего об этом другому. Вот как это выглядит.

Книга тридцатая, или

Догматическая первая.

Монаха Никифора Григоры рассказ о диспуте, который у него был с Паламой в присутствии императора г-на И. Палеолога.

Рассказ ведется как бы от лица другого.

1. «О лучший из друзей Агафоник[1639]! Ты гораздо лучше всех можешь рассказать мне о произошедшем вчера в присутствии лучшего во всех отношениях императора диспуте между Гри-горой и Паламой».

«Конечно, дорогой Феотим, если ты этого желаешь и к тому же располагаешь достаточным досугом. Ибо [диспут этот] поистине сложный, требующий чуткого слуха, способного к восприятию божественнейших смыслов. Все, что там говорилось, я, возможно, смогу изложить тебе подробно, а возможно, и нет, поскольку кое-что уже исчезло в глубинах забвения. Во всяком случае, я в общих чертах напомню тебе наиболее значительное и то, что тебе особенно нужно услышать».

2[1640]. Григора только что немного оправился от привычных головных болей, когда к нему пришел великий логофет, приглашая его зачем-то от имени императора [во дворец]. И, поскольку отказаться было нельзя, он встал и пошел, а за ним последовал и я, чтобы послушать. Дело было поздно вечером, после захода солнца. Придя [во дворец] и приветствовав императора по обычаю, Григора сел. Тотчас же вошел и Палама. Я не знаю, что это было: то ли он, находясь где-то там, поджидал его к заранее назначенному сроку, то ли так вышло случайно, как это часто бывает со многими вещами в мире.

Итак, Палама в своей предварительной речи стал наспех излагать старое, давно забытое и совершенно не подходящее к настоящему случаю, и, по своему обыкновению, рассказывать сказки и чваниться тем, что в похвалу ему [говорилось] о его жизни в Лавре[1641] и диспуте с Варлаамом[1642], и наполнил подобными [россказнями] уши присутствовавших — чем показал, что заранее продуманной и коварной целью его тогдашнего прибытия [туда] было произвести впечатление, — а затем замолчал.

3. Опуская то, что произошло в промежутке и что может быть помехой для [понимания] более важного, [скажу, что] и Григора, начав свою речь с неожиданности и внезапности [этого диспута] и произнеся об этом приличествующее предварительное суждение, спросил, угодно ли божественнейшему императору, чтобы он говорил, обращаясь также и к нему. А император сказал: «Хотя я мог бы занимать ум и другими вопросами, однако, видя вас собравшимися сейчас здесь, я считаю, что важнее хоть немного узнать от вас о церковных догматах, по поводу которых существует разногласие». Он также сказал, что слышал о немалых спорах, возникающих тем или иным образом вокруг Томосов и [богословских] документов[1643], «которые появились прежде[1644]