История ромеев, 1204–1359 - [308]

грозным и необоримым то, что местность эта, огражденная почти со всех сторон высокими и труднопроходимыми горами, большую часть времени естественным образом сохраняется неприступной для врагов, требуя [для обороны] совсем немного войска. В то время как другим едва хватает многотысячной конницы и очень большой армии, чтобы отпугнуть противников, этим запросто хватает небольшого войска, потому что окрестные горы — их естественный союзник.

28. Этот народ, относясь с подозрением к гордости своих генуэзских соседей, их зловредной изощренности в коварстве и сильной предрасположенности к вероломству, всегда старался смирять их по мере возможности. Теперь же, ухватив момент, он без труда сделал их своими вассалами. Войдя в город Геную и провозгласив себя ее бесспорным властителем, [король[1536]] разрушил в нем большую часть стен и башен, чтобы жители впоследствии не совершили переворот, улучив удобный случай, как это всегда было у них в обычае.

29. Так там обстояли дела, такой конец возымело неуместное высокомерие генуэзцев, и последовало им от Бога воздаяние за неправедные дела, которые они начали и совершили против ромеев, и за все прочее, что также ожидалось от них. Ибо они отвергали все божественные клятвы и не принимали во внимание ни божественное отмщение, ни стыд перед людьми. Мечтая издавна о полном господстве на море от Танаи-са и Меотиды вплоть до Гадир и Геркулесовых столпов, они в короткое время лишились и самого своего отечества, и, пытаясь несправедливо присвоить себе общее, не заметили, как справедливо потеряли в кратчайшие сроки и свое собственное. Это прямо по пословице: «Верблюдица, желая себе рогов, потеряла и уши»[1537]. Ибо Бог долготерпелив, но и справедлив. Он дает время покаяться согрешающим против престолов правосудия, но если видит, что время покаяния они делают временем злобы, то применяет вяжущее [зелье], прежде чем несчастные погибнут от язвы, когда она распространится по всему организму.

30. Между тем император Кантакузин, видя Каллиста в течение долгого времени сидящим без дела в Афанасьевском монастыре, послал [своих людей] спросить его, что означает это его длительное устранение от патриарших занятий. «Ибо всем очевидно, — говорил он, — что политические и общественные дела, будучи человеческими, и своими надзирателями и руководителями имеют — после Бога, конечно, — человеков, которые составлены равно из души и тела. И управлять относящимся к сфере телесной, упорядочивать и направлять к лучшему, следуя издревле утвержденным государственным законам, было по давней традиции поручено императорам, а тем, что относится к душе, — священнейшим мужам, которые также должны следовать издревле утвержденным канонам и догматам. И таким образом всякое общество, будучи направляемо к какому бы то ни было согласию и становясь как бы одним одушевленным телом, проходит через все время, имея возможность [прийти] к худшему и к лучшему, смотря по тому, к чему склоняется власть его правителей и кормчих. И если одна сторона, столкнувшись как-то где-то с жестокими бурями, противостоящими ей нежелательным образом, так раздражится, что отступит от верного пути, она, вероятно, может быть образумлена другою, здравомыслящей и утвержденной лучшими помышлениями на основаниях добра. Так что необходимо [выбрать] одно из двух: либо ты возвращаешься к патриаршеству и исполняешь то, что приличествует сану,

290

либо, отказавшись от служения, освобождаешь дорогу назначению вместо тебя другого. Либо — третий вариант — ты даешь отчет о случившемся, чтобы разрешить все недоумения и двусмысленности».

31. Когда Каллист услышал это, облако гнева немедленно нашло [на его разум], он поднялся и первым делом изрек отлучение от Бога каждому, кому вообще когда-либо придет в голову рекомендовать ему возвращение на патриарший трон. Затем он произнес длинную обличительную речь против императора:

«Он, ненавидя подвластный ему христианский народ как врагов, а варварский приближая к себе как лучших друзей, день и ночь безвозмездно передает имущество христиан своему зятю Гиркану и его варварам, как пастух стада [раздает просто так] овечьи шкуры. А в обмен на это он часто посылает кучу подвластных ему варваров якобы только против императора Палеолога, а на самом деле — чтобы и остатки ромейской добычи вместе со всеми людьми отдать им на прокорм, словно жертвенных животных плотоядным зверям, [пожирающим] самые их телеса и души. И в то время как враги пресыщаются этим пиршеством и уже отвергают чрезмерную жестокость этого человека, насмехаясь над его несправедливостью по отношению к единоплеменникам, он не насыщается и не стыдится ни врагов ни друзей, ни лучей дарующего всем жизнь Солнца²⁹³.

32. Он все время закаляет себя, добиваясь полного бесчувствия, и добавляет к прежним преступлениям еще большие, принуждает несчастных [ромеев] быть творцами собственных бед и упорно назначает жестоких биченосцев, чтобы люди на своих судах и собственными руками переправляли из отечества в иноплеменную и варварскую страну пленниками своих братьев и друзей, единоплеменников и родных — сами при этом оплакивая их, плачущих, —