История ромеев, 1204–1359 - [309]

а также достойных всякого сожаления женщин и детей сверх всякого числа, и мужчин со связанными за спиной руками, и окровавленные трофеи, и [издавали] разноголосый крик и непередаваемый жалобный стон. Всякая же жалость и человеческое сочувствие полностью удалились из сердца императора, которому выпал жребий пасти и направлять этих людей, тонущих, так сказать, в морских пучинах.

33. Теперь же, когда он вместе со своим [руководством телесной жизнью народа] отнимает и подавляет и мое руководство [людскими] душами, устраивая единую жестокую тиранию, погибель душ и вместе тел, мне остается удивляться, как он, издевательски говоря мне такое, не краснеет, но якобы призывает меня к гармоничности ромейского гражданского общества и состояния его телесной и духовной жизни. Он разрушает природу правды и что ломает своими действиями, то велеречивым языком исправляет и, тогда как у него самого слова противоречат делам, других он с важным видом пытается сплачивать и разворачивать в направлении праведного единомыслия. И, желая [на самом деле] сказать: иди, с нами приобщись крови²⁹*, он изменяет слова на иные, делая вид, будто забыл, что языком говорить правильные вещи очень легко и доступно всякому желающему, а вот делать противоположное всему, что говоришь, — это признак человека скользкого и худшее из всех зол.

Что могло бы для подданных быть большим несчастьем, чем иметь господина коварного и враждебно к ним настроенного? А когда царствующий [император] стремится делать полностью противоположное тому, что делает [патриарх] взявший на себя духовные полномочия совместного с ним управления на благо подданных, тогда он сам по себе становится для государства однозначно худшим [злом], чем любая гражданская война. [1538]

34. И что за нужда подробно распространяться о том, что и так всем известно? Ибо недостанет мне времени, чтобы повествовать[1539], если я захочу рассказывать обо всем подобном. Тем не менее, я очень кратко скажу еще об одной вещи, а затем остановлюсь.

Как все вы знаете, когда восточная часть величайшего и знаменитого храма Премудрости Божией сильно пострадала лет десять тому назад[1540], обрушившаяся небесная и величайшая апсида, несущая на себе вместе с потолком вимы[1541] всю тяжесть, была сразу же после падения вновь возведена императрицей Анной, которая царствовала тогда вместе со своим сыном. А оставшийся с обеих сторон над апсидой крохотный остаток полусферы потолка она намеревалась также вскоре — ведь это была очень маленькая часть — закончить в порядке очереди, и даже материал для этого лежал уже у нее наготове. Но помешал этот [человек], внезапно и абсолютно неожиданно присвоивший себе ее царскую власть. С тех пор этот божественный храм оставался полностью пренебрегаемым и часто вызывал слезы у всех видевших его: не только у ромеев, но и у почти всех язычников и иноплеменников. Однако молва об этом чуде света распространилась до концов вселенной, и случилось, что властитель России[1542] исполнился божественного усердия.

35. Страна же эта велика и многолюдна и лежит между теми горами на крайнем севере, откуда низвергается величайшая из рек, Танаис, а также берут начало большие и малые реки, которые, спускаясь оттуда, впадают в Меоти-ду и Каспийское море. Справа от себя, если смотреть к нам с севера, она оставляет западный ветер и соседний западный океан, а слева — гиперборейских скифов и все восточные ветры, которые, как правило, дуют в тех странах. Нужно и об этом рассказать подробно при описании страны, дабы живущие на самом дальнем краю вселенной народы послужили в обличение нам, имеющим у себя самые прекрасные достопримечательности и равнодушным [к ним] паче всех народов земли.

Итак, властитель той страны, послав нам оттуда много тысяч денег, как посылал и прежде, потребовал, чтобы на них была завершена та оставшаяся часть божественного храма, пообещав впредь присылать еще больше по мере надобности.

36. А этот ваш император, глумящийся над страхом Божиим и стыдом перед людьми и пренебрегающий почтенными престолами божественного правосудия, отнял у нас эти деньги и послал их своему в высшей степени нечестивому зятю Гиркану, сделавшись очевидным святотатцем и жертвующим драгоценные сокровища демонам.

Но что это по сравнению с тем, о чем мы говорили выше? Это ведь не большее [преступление], чем то, что он в руки тех же самых варваров постоянно предавал христиан, приводя их души, словно жертвенных животных, посредством этих видимых демонов[1543] тем, невидимым.

Таким образом, этот божественный храм, это великое чудо света, остается жалким зрелищем для ангелов и человеков[1544], не имея во всем мире, куда послать гонцов, чтобы объявить о несправедливости, ибо весь он болен из-за испорченности одного человека. И вот стоит он посреди сцены мира и беззвучными словами оплакивает безумие виновников [своего бедственного состояния].

Итак, когда [Кантакузин] погрузился в такую глубину зол, какой несокрушимый дух или какая твердокаменная душа захочет делить с ним его гнусности?»

37. После того как патриарх сказал это и больше этого, и сверх того прибавил еще много неприличного и глупого, что содержало в себе слишком много грубости и было исполнено сильнейших бранных выражений, он велел посланникам удалиться. Покрыв большую часть [сказанного] по причине чрезмерной грубости завесой молчания, я одно лишь это, насколько было возможно, сохранил в этих моих [сделанных] для тебя записях, скромно посвящая [их] твоим книгам по истории, как некое приношение материала. Ты же, приняв его, можешь украсить свойственным тебе сладкозвучием