История ромеев, 1204–1359 - [302]

51. Добавлю сюда и четвертое доказательство его замысла против меня, выстроенного на лживых клятвах. Когда оные отеческие клятвы кончились для меня столь несчастно, и я оказался настолько опутан сетями трагических обстоятельств, и столькие бедствия, очевидно близкие к смерти, толкали меня к полному разочарованию в жизни, что я должен был делать? Я, конечно, досадовал, горевал, терзался до глубины души, называл блаженными скорее мертвых, чем живущих[1506] рядом со мной, призывал Бога быть свидетелем [чинимой мне] несправедливости, а также мстителем за все эти ужасные преступления. И когда я пребывал в таком состоянии, мне пришло тайное письмо от короля Сербии, так как ему случилось тогда находиться не настолько уж далеко, чтобы наши семейные неурядицы были ему неизвестны. Ибо он давно захватил уже все земли вплоть до стен города Фессалоники, в которой я, несчастный, тогда содержался.

52. В письме говорилось, что я должен ответить, что из двух я хотел бы, чтобы случилось: либо, раз уж по стечению обстоятельств я остался без жены, сочетаться браком с его свояченицей и таким образом спасти себя самого и город; либо быть унесенным волной его моря, когда он с большой силой атакует город. Итак, когда, оставшись наедине с собой, я рассудил, что протянувший мне в опасности руку, не был ни варваром, ни нечестивым — в отличие от живущих [рядом] с моим тестем и вместе с ним борющиеся против меня, — но благочестивым и единоверным, то случилось мне, очутившемуся между двух [зол], выбрать меньшее. Однако дело получило огласку, и мои надсмотрщики и сторожа срочно отправились в Византий и сообщили о происшедшем. Когда мой тесть услышал это, он не мог сохранить спокойствие, но решил, взяв мою мать пойти в храм Богоматери, чтобы, дав клятвенные обещания перед Нею, как свидетельницей и поручительницей, больше не казаться неверным из-за многажды совершенных им [в прошлом] нарушений собственных клятв.

53. Итак, снова получив при таких обстоятельствах в письменном виде оные страшные клятвы, моя мать прибыла из Византия в Фессалонику, благовествуя мне добрую весть о том, что я, если отменю свой договор с королем, смогу уехать из Фессалоники в Византий и жить там с моей супругой, в то время как тесть сразу уступит мне царскую власть на одном из двух условий: либо, пожизненно оставаясь в Византии и пользуясь там царскими привилегиями, будет оттуда управлять областью вплоть до Силиврии с моего ведома и одобрения; либо, избрав тихую и созерцательную жизнь, будет до самой смерти сидеть дома.

Прочитав и сам эти клятвы, я им поверил. Да и как бы я, будучи христианином, мог не поверить, когда они были такими страшными и скрепленными таковыми свидетелями? Поэтому я тут же снялся с места и отправился в Византий, отбросив все подозрения. А поскольку, вопреки ожиданиям, мне пришлось столкнуться с положением дел, не соответствующем обещанному в тех клятвах — к чему мне подробно рассказывать это тебе, и так все знающей?[1507] — то я в скором времени снова вернулся оттуда в Дидимотихон вместе с моей супругой.

54.0 последующих же интригах, планах и действиях, которые с тех пор осуществляются им со всем усердием против моей несчастной жизни, я лучше промолчу. В самом деле, если я хочу жить и [не][1508] умереть от рук преступников, то, думаю, все согласятся со мной, что это не заслуживает порицания. Поэтому мне отнюдь не кажется правильным доверять твоим словам. Я бы с готовностью сделал все ради [спасения] своей жизни, даже если бы для этого пришлось наняться виноградарем, ибо я с большим удовольствием буду проводить беззаботную жизнь частного лица в какой бы то ни было стране, где меня не будет подстерегать никакая опасность, чем, добиваясь престола моих отцов, рисковать потерять и саму жизнь. Ибо для меня было бы желательно царствовать, только если бы это пошло на пользу ромеям, а иначе — никак. Пусть же лучше Бог устроит счастье всем ромеям, чем одному только мне».

55. Итак, после того как он сказал это, императрица Ирина, не желая больше ничего слушать, возвратилась в Византий, не достигнув цели.

Когда же год только перевалил за летнее солнцестояние и фракийцы трудились на іумнах и заготовках зерна, император Кантакузин, двинувшись из Византия, повел варварское войско своего зятя Гиркана на войну против другого своего зятя — императора Палеолога. Тогда же приплыли в Византий и двенадцать венецианских триер, которые, пробыв недолго в тамошних гаванях, срочно отплыли обратно [в море] и, поделив между собой правую и левую стороны побережья Понта Эвксинского, стали грабить и пускать на дно все генуэзские корабли, какие им встречались».

Так вот это все было, и на этом завершился рассказ Агафан-гела, а в то же время и лето уже истекало и подходило к концу.

56. Я же сказал ему в ответ:

«Дорогой Агафангел, пора уже тебе идти, пока не разгорелся огонь восходящего солнца. Ибо мои преследователи считают целесообразным раз в три или четыре дня обходить вокруг моего жилища и вслушиваться подобно выслеживающим [зверя] собакам, и я опасаюсь, как бы они не уловили идущие изнутри отзвуки речи и ты, будучи пойман, не навлек бы на себя тот же смертный приговор, что и я. Так что иди, а со мной пусть будет то, что Бог повелит, ибо все зависит от