История Мэй. Маленькой Женщины - [17]

– Мэй, – начала она как-то вечером перед сном, – как по-твоему, Джеймс красивый?

– Кто? – ответила я. – Не знаю я никакого Джеймса.

– Да ладно тебе, – вспыхнула она. – Джеймс, Джейми.

– А, Оглобля!

– Мне не нравится, когда ты его так называешь.

– Но мы же вместе придумали это прозвище.

– Наверняка это была твоя идея.

– А ты меня поддержала. В любом случае, отвечая на твой вопрос, – нет, по-моему, Оглобля не красивый. Каланча каланчой.

– Просто он очень худой.

– Почему вдруг ты спрашиваешь? – Мне хотелось ее помучить.

– Просто так, – сказала она.

– Просто так, – повторила я.

– Просто так, – она прерывисто вздохнула, как будто ей не хватало воздуха.

И через несколько минут опять:

– Мэй.

– Да?

Наши набитые листьями кукурузы тюфяки шуршали, стоило только пошевелиться, поэтому я лежала неподвижно в темноте и пыталась заснуть. Но ничего не поделаешь.

– А я, по-твоему, красивая?

– Эйприл, ты же знаешь, что ты красивая. Тебе все это говорят.

– Кроме отца с матерью.

– Они не хотят, чтобы ты задирала нос.

– Но ты правда считаешь, что я красивая и даже могу кому-то нравиться?

– Мне ты очень нравишься, – ответила я. – И Джун тоже.

Конечно, я только притворялась, что не понимаю, о чем она.

– Я имею в виду – не кому-то из нас. И не кому-то из вас. А просто кому-нибудь.

– Чужому человеку?

– Не совсем чужому. Кому-нибудь.

Я фыркнула:

– Эйприл, я спать хочу. Ты помнишь, что с утра мы должны помогать матушке варить варенье?

Это ужасная работа. Часами стоять у печки и беспрерывно помешивать, чтобы варенье не пригорело. Под конец ты обливаешься потом и валишься с ног от усталости, а руки покрываются волдырями от обжигающих брызг.

– Кому-нибудь вроде Джеймса, – смущенно сказала Эйприл.

– Опять.

Молчание.

– Эйприл, я понимаю, что это единственный мальчик на сотню миль вокруг. Но что ты в нем нашла? Когда ты вырастешь, у тебя будет столько поклонников, сколько захочешь, а мне придется отгонять их метлой, чтобы они оставили тебя в покое. Они будут петь тебе под окнами душещипательные серенады, приглашать тебя кататься на санях до одурения. Сначала ты будешь недоступной, но потом не выдержишь и начнешь принимать все их приглашения. Будешь ходить на балы, и кататься в карете или на лодке по живописным местам. А я буду сидеть дома одна-одинешенька, потому что никто меня не полюбит.

(Ужасная мысль, правда, Марта? Что, если так и будет?)

– Я всегда тебя буду любить, Мэй, – прошептала Эйприл.

– Как ты можешь так уверенно говорить? Ты поступишь, как все хорошенькие барышни. Найдешь себе мужа и уедешь с ним. Быть может, очень далеко. Быть может, так далеко, что мы никогда больше не увидимся.

Начала я в шутку, но от этой мысли сама так расстроилась, что голос у меня задрожал. У меня тоже есть сердце, где-то там, глубоко под суровым платьем. Эйприл это почувствовала и обняла меня покрепче.

– Ты всегда будешь моей сестричкой, – сказала она. – И мы никогда не расстанемся.

– Посмотрим, – сказала я.

Мы обе замолчали, но потом она завела снова:

– Но по-твоему, Джеймс…

Я ее перебила:

– Послушай, Эйприл, если он тебе нравится, в этом нет ничего плохого. Мне он тоже симпатичен. И даже отцу нравится.

Я сама себе показалась старше, когда это произнесла, даже старше Эйприл. В конце концов, у меня-то есть Прекрасный Господин и Две Луны. А Эйприл и пообщаться не с кем, кроме Джун, а из малышки пока что собеседник неважный. Она по большей части лопочет что-то бессвязное. Так что хорошо, если у нее (я имею в виду Эйприл) появится свой собственный друг.

– Выбирать тут особо не приходится. Или ты будешь разговаривать с деревьями, или с Оглоблей. Уж лучше с ним. Главное, не жеманничай, ладно? – И я повернулась к ней спиной.

– Спасибо, Мэй, – прошептала она через несколько минут. – Ты такая добрая.

Знаешь, Марта, это не совсем так. Я бы хотела быть доброй и еще хотела бы быть богатой (вот я и призналась тебе).

Итак, Эйприл потеряла голову. Нет, конечно, ее светлая благоразумная головка по-прежнему крепко сидит у нее на плечах. Но когда она краснеет только от того, что Оглобля на нее посмотрел, или прячет записочки, которые он подбросил ей на колени, а потом забивается в какой-нибудь уголок, чтобы их прочитать, думая, что никто не замечает, – но я-то вижу! – она становится для меня более понятной и человечной. Менее безупречной. Пожалуй даже, когда она такая, я люблю ее еще сильнее.

С горячим приветом,

Мэй

Буря

Дорогая Марта!

Сегодня у меня день рождения! Я так взволнована. Едва открыв глаза, я уже знаю, что меня ждет что-то хорошее, но не помню что, а потом на меня накатывает радость, и я вскакиваю и бегу к окну, я хочу видеть, как рождается этот особенный день. Свет пока еще серый, но мир потихоньку окрашивается прямо у меня на глазах, это мой день, и я хочу насладиться каждой его секундой. И вот я вижу, как ты бежишь к дому по тропинке: ты подпрыгиваешь на бегу, под мышкой у тебя корзина, я уверена, что в ней много любовно приготовленных подарков. Я пытаюсь угадать, что там: венок из листьев и цветов – ты побрызгала его водой, чтобы не завял, сегодня я его надену и стану королевой мая; два одинаковых клетчатых платьица для Мим и Тим; два пирожных для нас с тобой; и наверное, что-то еще – для сюрприза всегда найдется место.