История Мэй. Маленькой Женщины - [18]

Но нет, конечно, такого не было, на самом деле я пишу тебе письмо, забравшись под одеяло, как лист бумаги в конверт, и только представляю себе, как бы прошел мой день рождения, живи мы рядом.

Но все равно это был прекрасный день.

Мисс Линдон повела нас в лес учить, как называются растения; обычно мне это довольно скучно, поскольку я и так их знаю, ведь я прошла школу Прекрасного Господина, зато по дороге мисс Линдон устроила урок пения, и мы пытались петь каноном, но у нас совсем не получалось не слушать друг друга, и вышла путаница; а потом нам смешинка в рот попала, и мы больше не могли петь, – но мисс Линдон не рассердилась, а вот мистер Пэрри наверняка бы злился. (О, как я рада, что он уехал и отцу пришлось искать ему замену! Очень рада, хотя это и не по-христиански.)

Потом она стала задавать свои вопросы. Сначала мы должны были назвать, какие у нас есть добродетели. Эйприл назвала вежливость и скромность, а мисс Линдон заметила, что нескромно говорить, что ты скромный; тут вмешалась я: какой смысл отвечать искренне, если твой ответ может не подойти? Мисс Линдон улыбнулась и сказала, что к моим добродетелям безусловно относится непосредственность. Оглобля сказал, что ему кажется, что он внимателен к другим, и мисс Линдон согласилась. Потом была моя очередь, и я сказала, что мне легче говорить о недостатках, это не так обескураживает. Я ленивая, высокомерная, тщеславная и эгоистичная. И не могу усидеть на месте. Мисс Линдон сказала, что излишняя строгость к себе делу не поможет и, пожалуй, стоит поменять вопрос: какими нам хочется быть?

На этот вопрос я готова ответить всегда, ведь можно просто перевернуть недостатки, и получатся добродетели: хочу быть трудолюбивой, скромной, смиренной, благородной. И научиться держать язык за зубами. Мисс Линдон сказала, что ей больше нравится, когда я не держу язык за зубами, потому что так интереснее. А на сегодня, раз у меня день рождения, уроки закончены.

Знаешь, Марта, мне нравится мисс Линдон: хотела бы я такой стать, когда вырасту. Красавицей ее не назовешь, но она очень привлекательна и прекрасно сложена, у нее изящные ухоженные руки, не то что у меня, с вечным трауром под ногтями (я не виновата, это все огород!), и светлые волосы вьются, как у Медузы Горгоны (вот до этого мне точно далеко, у меня-то волосы темные). Она читала все книжки на свете, не уступает отцу даже в самых мудреных спорах и при этом легко смеется и шутит, как будто внутри осталась маленькой девочкой.

К нашему приходу матушка приготовила пирожки из желудевой муки. Все спели мне поздравления и вручили подарки:

– Эйприл и Оглобля – стихотворение (ужасное и не очень в рифму, но, известное дело, в нашей семье лучше всех сочиняю я, а не Эйприл);

– Джун – гладкий камешек, который сверкает на солнце, как золотой слиток; правда, она тут же передумала и забрала его обратно;

– матушка – индейские бусы из красных семян;

– отец – книгу «Путешествия Пилигрима». Она не новая, и обложка у нее не нарядная, какая-нибудь красная или голубая, а скромная, серенькая, как мышь, и довольно потрепанная. Зато теперь у меня есть мои собственные «Путешествия Пилигрима», и я очень рада. Теперь я могу читать историю Христианина, когда вздумается.

Больше мне никто ничего не подарил, ну и правильно, остальные же мне не родня.

А Прекрасный Господин, видимо, был сильно занят и даже не заглянул к нам в гости. Ничего не поделаешь.

Сейчас, милая Марта, день уже подошел к концу, я очень устала, но довольна, я закрываю глаза и думаю о тебе. Завтра меня ждет много дел: нужно погладить гору одежды, шить – словом, переделать все за завтра и за сегодня, раз я устроила себе передышку. Я буду трудиться и не ныть, ведь теперь я стала еще старше и благоразумнее.

Хотя это не совсем так.

Твоя,

Мэй

Есть еще одно дело, которое Мэй предстоит завтра сделать, кроме глажки и шитья: попрощаться с мисс Линдон. За каких-то два месяца она многому их научила: были и старинные английские песни, грустные и завораживающие, в которых поется о любви и страдании; и названия всех костей и мышц в теле человека: положим, это скучновато, зато помогает понять, как чудесно устроен человек; и вышивка теневой гладью, которая поначалу казалась Мэй такой сложной, хотя на самом деле требует просто немного терпения, зато так украшает простыни и носовые платки. Мисс Линдон – блестящая учительница, в тысячу раз лучше мистера Пэрри.

Но однажды ночью Мэй проснулась от голосов отца с матерью, они о чем-то спорили, точнее даже ссорились, голоса гудели, словно река в половодье или буря, от которой дрожат стекла и трепещут сердца. Когда они ссорятся – а это происходит время от времени, – Мэй всегда боится, что ее родной знакомый мир вот-вот рухнет, и она в ужасе клянется сама себе, что будет доброй, послушной и хорошей, только бы они перестали. Обычно это срабатывает. Только не в ту ночь. Всех слов было не разобрать, потому что Мэй накрыла голову подушкой, она не хотела подслушивать, но одно имя то и дело долетало до нее: «Эмили», «Эмили», и самое странное, что произносил его отец. Но он же всегда называл ее мисс Линдон – как и все они; почему вдруг она стала Эмили? Красивое имя, простое и мелодичное, но повторенное столько раз, оно становится тяжелым, как камень, или острым, как стрела, – словом, как что-то, причиняющее боль.