История меланхолии. О страхе, скуке и чувствительности в прежние времена и теперь - [86]
Насколько непритворны «заученные» чувства? Можно ли считать язык сенситивности — мужские слезы, гиперчувствительность, нервозность — искренним, хоть он и был обусловлен культурой и состоянием общества и создавался в светских салонах «для нужд» знати? Ответ — да. Сенситивность существовала в сознании субъекта и проживалась им как собственный опыт. Чувствительность (или нервозность, или усталость) не может быть редуцирована до абстрактных конструкций, отличных от непосредственного восприятия.
Чтобы понять меланхолию как пережитый опыт, необходимо разделить ее на более мелкие составляющие (симптомы) — подавленность, скорбь, гнев, страх, паралич действий, слезы и т.д., — которые, в свою очередь, могут группироваться в различных сочетаниях. В редких случаях симптомы доступны нам в систематизированной форме, например при перечислении грехов акедии (16 составляющих, начиная от безразличия и заканчивая мыслями о самоубийстве) или в диагнозах древней медицины. Линней, например, называет семь главных признаков, которые были типичны для древней (черной) формы меланхолии: скорбь, ужас, молчаливость, вялость, подозрительность, перепады настроения и голод>8. Начиная с XIX века эти признаки перестают фигурировать, заменяясь новыми научными категориями.
Анализ материала позволяет сделать некоторые выводы общего характера. Во-первых, в полном соответствии с теорией цивилизации Норберта Элиаса, язык чувств с течением времени дисциплинируется. В Новое время чувства выражаются иначе, чем раньше, и происходит переход от бездонного ужаса к контролируемому страху, от дикого отчаяния к подавленности, от ипохондрической паники к неясной боли, от выплеска чувств к их подавлению. Некоторые симптомы, например гнев и голод, есть у древних меланхоликов, но не встречаются у современных (интересно, что тема булимии и анорексии присутствует в истории меланхолии постоянно). Напротив, в Новое время обильно льются слезы, в отличие от предыдущих эпох, когда меланхолия характеризовалась сухостью слизистой оболочки. В современной меланхолии большую роль играет усталость, чего не было прежде.
Однако тот факт, что язык чувств приобрел более сдержанные формы выражения, не значит, что он стал менее насыщенным.
Например, зададимся вопросом: существовал ли раньше панический экзистенциальный страх? Психиатр Герман Берриос проследил, как с течением времени изменялись психические симптомы, и обнаружил, что экзистенциальный страх — понятие очень древнее>9. Уже Линней использовал такие обозначения, как агше1а8 или «сердечное беспокойство». Но лишь в конце XIX века различные сходные состояния были объединены в клинический диагноз.
Экзистенциальный страх (ангст) очень наглядно иллюстрирует слияние чувствующего (эмоционального) и ощущающего (сенсуального) «Я». Он объединяет в себе симптомы психические, например ужас, и физические — головокружение, сердцебиение и удушье, которые могут выступать между собой в различных комбинациях. Если комбинации достаточно стабильны, их называют синдромами. Последние, в свою очередь, делятся на группы. Если симптомы размыты, но постоянны — это генерализованный страх, если проявляются периодически — панический страх, если активизируются в присутствии определенных факторов (лифты, пауки) — это фобии>10.
Панический страх, таким образом, является современным феноменом и как название, и как диагноз, но не как переживание. Еще в XVII веке это состояние считали особо разрушительной стороной меланхолии. Его проявлением был, например, тот безмерный ужас, который заставлял Каспара Барлеуса в панике прятаться от людей, дрожать, потеть и молчать, когда его, наконец, находили. В толстых каталогах психопатологических состояний XIX века панический страх рассматривают в разделе «меланхолических приступов паники»:
«Обычно они накатывают внезапно; бывает, даже во время отдыха или сна... человек просыпается в страхе, сердце колотится так, будто готово выскочить из груди, чувства находятся в состоянии хаоса, и человек бежит к окну, готовый выброситься из него. Он не управляет собой, пребывает в отчаянии и не понимает, что делает... Помочь ему невозможно, кажется он обезумел и может вот-вот сойти с ума, выбежать из дому, учинить что-то над собой или над кем-то из ближних. Потом он скажет, что понять ужас, который его охватил, не дано никому. По окончании приступа он дрожит всем телом, обливается потом и испытывает страшную слабость»>11.
Описанное состояние вряд ли встречалось часто. Однако в конце XIX века панический страх вдруг превратился в культурный синдром, своего рода современную клаустрофобию. Это происходило параллельно с широким обсуждением и предъявлением многочисленных документальных свидетельств того, какую нагрузку испытывают органы чувств человека в большом городе — хаос чуждых звуков, шум, суета, толчея. (В 2008 году Натан Шахар>47 сходным образом описывает свои впечатления от встречи с Каиром: «Давка, нищета и нагромождение впечатлений легко могут стать причиной клаустрофобии и бездонного пессимизма».) Большой город обрушивается на органы чувств «с силой тропической грозы»
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.