История меланхолии. О страхе, скуке и чувствительности в прежние времена и теперь - [88]
Привнесение социальной составляющей значительно осложняет картину. Традиционно чувства считались субъективным феноменом, ограниченным рамками отдельной личности. При таком рассмотрении они ничего не могут сказать об окружающем мире и характеризуют только саму личность. Однако такая редукция понятия представляется неверной — чувства одновременно и субъективны, и социальны, поскольку отражают процессы, происходящие между людьми. На деле, каждой социальной сфере для нормального функционирования нужна своя структура чувств>17.
«Тот, кто захочет выделить структуры чувств, чтобы понять их роль в обществе, столкнется с серьезной проблемой — они невидимы», — пишет Реймонд Уильямс>49. В этом их сила. Им не требуются дефиниции, классификации и научное обоснование, они исподволь влияют на человека и определяют его социальное поведение. Структуры чувств работают незаметно через ощущения, интуицию и телесный опыт. За невидимой маской может незаметно назреть революция. Историк культуры Линн Хант, в частности, показала, как плаксивая чувствительность XVIII века стимулировала рост гуманистических реформаторских движений>18.
Какие структуры чувств выбирает то или иное время, зависит от самых разных культурных аспектов. Оптимистическое и рациональное время, скорее всего, поддерживает контроль над чувствами; во время кризисов депрессия поднимается до уровня культурного синдрома. Такие типы личности, как меланхолик, ранимый, нервный или переутомленный человек, утверждаются в разные эпохи как своего рода социальные индикаторы. Значительную роль играет также гендерная и социальная принадлежность людей. Большинство статусных форм меланхолии считались привилегией мужчин, принадлежащих к высшему классу. Как чувствительность, так и нервозность долго ассоциировались с общественной элитой и распространились на рабочий класс только тогда, когда причину этих состояний стали искать в психике, а не в нервах человека (в секуляризованном обществе то, что связано с душой, не имеет высокого статуса). Таким образом, меланхолический рабочий или нервная женщина из рабочей среды появились лишь в недавнее время. Демократизация подорвала престиж меланхолии. Когда меланхолик впал в депрессию, он потерял свою исключительность.
Одновременно эти типы иллюстрируют процесс формирования личности. Упрощенно можно выделить некоторые существующие в социуме клише: творческая личность ранима (чувствительна, нервна), критически настроенный по отношению к обществу интеллектуал меланхоличен, а тот, кто увлеченно занимается умственной работой, подвержен психическому выгоранию.
В действительности эти типы условны и постоянно переплетаются друг с другом. Главным для меня было показать, как язык чувств и их содержание перекликаются с культурным контекстом своего времени>19. Каждая эпоха по-своему определяет границы допустимого и расставляет приоритеты относительно формы выражения чувств. Симптомы отвергаются или подтверждаются, получают или теряют статус. Старые формы переживаний исчезают, рождаются новые. Сегодня даже есть диагноз «чувство несчастности»>20. Важно только, что страдание всегда отражает конкретный период времени.
Социальную и культурную историю чувств необходимо постоянно иметь в виду в обществе, обеспокоенном мыслями
о своем (не)благополучии. В XVIII и XIX веках существовали определенные правила насчет того, кто, как и где может выражать свои эмоции. Сегодня мы пытаемся уйти от церемониального выражения чувств, ратуя за искренность человека. Но не исключено, что эта искренность иллюзорна. В «Человеке без свойств» Роберт Музиль предостерегал: чувства вот-вот отделятся от человека и попадут в руки ученых, литераторов и врачей-дилетантов. «Кто сегодня может еще сказать, что его злость — это действительно его злость, если его настропаляет так много людей и они смыслят больше, чем он?»>21
Как видите, если меланхолика попросят определить собственное состояние, ему вряд ли стоит называть его депрессией.
1. Melancolie: Genie et folie en Occident Paris, Grand Palais 13.10.2005-16.01.2006; Melancholie: Genie und Wahnsinn in der Kunst, Neue National-galerie, Berlin 17.02-07.05.2006. Utstallningskatalog Jean Clair, red.; av. Helene Prigent. Melancolie: Les metamorphoses de la depression. Paris, 2005. www.depressionslinjen.com (фармацевтическое предприятие Pfizer).
2. Malmberg C.-J. Melankolin halier oss annu i sitt gra // Svenska Dag-bladet. 21.01.2007.
3. Aiken C. Collected poems. N.Y., 1953. P. 147.
4. Williams R. Marxism and literature. Oxford, 1977. Pp. 110,132. Историк Барбара Г. Розенвайн предложила похожее понятие «эмоциональные сообщества», см.: Rosenwein В.Н. Worrying about emotions in history // The American historical review. 107:3. 2002. P. 10.
5. Подробно об исторических периодах, в которые за относительно короткий срок происходит много изменений, см.: Chandler J. England in 1819: The politics of literary culture and the case of romantic historicism. Chicago, 1998. Pp. 67-74.
6. Pfau Th. Romantic moods: Paranoia, trauma, and melancholy, 1790— 1840. Baltimore, 2005.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».